Пепел сгоревших салфеток
By Чудик
Beta: Helga;
Fandom: Devil Wears Prada
Pairing: Miranda/Andrea;
Rating: PG-13;
Пепел сгоревших салфеток
Пепел сгоревших
салфеток
Однажды мне
вдруг пришло в голову,
что стихи
надо писать только на
салфетках,
пока ждешь своего заказа,
а читать их
не надо вовсе: чтение только
портит хорошие
стихи, поэтому
исписанную
салфетку следует скомкать,
а еще лучше
- бросить в пепельницу и сжечь...
М.Фрай.
В баре душно, в застоявшемся воздухе смешались острые запахи табака, алкоголя и дешевого парфюма. Горько-сладкая смесь, приторно-резкая, дурманит и пьянит.
Ты сидишь за самым дальним столиком, в углу, скрытая от света разрезающих дымный воздух ярких цветных ламп. В тени. Словно тебя нет. Ты не обращаешь внимания на свое окружение. Тебе плевать. Только горечь виски, смешанная с ментоловым привкусом сигарет. Ты устала. Здесь и сейчас ты в этом дерьмовом баре где-то на окраине Нью-Йорка, чтобы забыть. Здесь тебя никто не знает. Никто не будет искать. Никто не найдет. Телефон мертв, где-то на дне дорогой сумочки от Гуччи. Подаешь знак официантке, желая повторить. Пустой бокал сменяется наполненным теплым неразбавленным виски.
Затяжка. Выдох. Снова и снова. Ты уже сбилась со счета. Пепельница полна окурков… не имеет значения. Сминаешь в руке салфетку – хрупкую, почти невесомую. Сжимаешь в кулаке, с силой, а потом очень осторожно расправляешь. На белом квадрате – неровные строчки, расплывчатые буквы с чернильными подтеками. Кляксы. Ты снова и снова перечитываешь эти строчки, хоть знаешь их наизусть. Ты почти можешь представить, как она сидит за столиком какого-нибудь кафе. Перед ней почти пустая пачка сигарет и пепельница, полная окурков. Она пьет двойной эспрессо и невидящим взглядом смотрит в окно. Или просто прямо перед собой – и не видит. Или, может быть, видит, но что-то совсем другое. Может быть, она сейчас очень далеко. Она уже все решила, когда писала это? Или нет, и это был сиюминутный порыв? Спонтанное желание?
Ты можешь отчетливо представить, как она осторожно тянется к салфеткам. Берет одну… У нее дрожат руки. Когда появилась эта дрожь? Когда она начала пить? Или раньше? Бессонные ночи, литры кофе, работа на износ и ты. А может, в другом порядке? Ты, а потом бессонные ночи, слезы в подушку, литры кофе и работа на износ? Она сильно сжимает авторучку, так сильно, что белеют пальцы, но все равно у нее не получается ни ровных букв, ни ровных строчек. Но это не имеет значения. Ни для тебя, ни для нее.
Ей теперь уже все равно.
Залпом выпиваешь виски. Дыхание перехватывает от обжигающей горечи.
А тебе?
Ты так хотела сломать ее, подчинить себе. Потому что боялась, слишком сильно боялась ее потерять. И что? Ты все равно ее потеряла. Еще один знак официантке, и бокал снова полон.
Она ушла. Навсегда. Ты ломала ее все эти годы, жестко, методично. Изощренно. Ты слишком хорошо умеешь делать это – ломать чужие жизни. Она была сильной. Она держалась. Она любила тебя. Просто любила, почти ничего не требуя в ответ.
А ты…
Сжимаешь в руках бокал. А что ты?! Она с радостью принимала те крохи, что ты давала ей. Редкие знаки внимания, редкую нежность. Ты никогда не говорила, что любишь ее. Но ты любила. И ты с невероятно болезненной ясностью осознаешь это сейчас. Любила. Любишь. Делаешь глоток, и понимаешь, что от вкуса виски скоро начнет мутить. Снова читаешь:
«Я не умею писать стихи, к сожаленью…» - и будто слышишь ее нежный мягкий голос у себя в голове.
«Я бы посвящала их тебе, моя прекрасная леди.
Но, все что я могу сейчас –
Сказать, что люблю тебя…»
Как часто она говорила тебе эти вроде бы простые, но такие сложные слова? И не сосчитать. Но ты не верила.
«…несмотря ни на что.
Но моей любви недостаточно.
Оказалось - недостаточно!»
Наоборот, Энди. Наоборот…
Это ты не могла поверить, что тебя можно любить. Что она может так тебя любить. Игра. Ты была уверена - это игра. Коварно просчитанная и идеально продуманная месть.
Ты столько раз делала ей больно. Ты столько раз отталкивала ее. Ты сломала ее в конце концов. Разбила на сотни осколков, которые уже было не склеить… да ты и не пыталась.
Еще одна сигарета, последняя. Закуриваешь. Затягиваешься. Закрываешь глаза. А если бы ты знала тогда? Вела бы себя по-другому?
Когда она целует тебя, ты чувствуешь вкус ликера. Ваниль и шоколад. Ее руки скользят по твоему телу уверенно и настойчиво. И ты окунаешься в безумие ее страсти, погружаешься с головой. Поцелуи требовательные и жесткие, почти жестокие. И руки у нее такие сильные… Она прижимает тебя к стене, ты обхватываешь ногами ее талию. Она умеет быть разной. И сегодня ей не нужна медлительная нежность. Сегодня она хочет обладать тобой. И ты позволяешь. Слышишь ее лихорадочный шепот: «Миранда… Миранда… Я люблю тебя… Любимая… Любимая…» - и целуешь ее, чтобы заставить замолчать. Ты не хочешь это слышать.
А потом она сидит на кровати, ты делаешь вид, что спишь. Она касается твоего лица – осторожно, только кончиками пальцев. Почти невесомое прикосновение. Она наклоняется к тебе; ты чувствуешь горячее дыхание и еле слышный шепот «Прости…». А потом она поднимается, и ты слышишь ее мягкие шаги по ковру. Она уходит, и ты не двигаешься, чтобы остановить.
Всему есть предел.
Смеешься про себя – с сарказмом, с болью. Ты знала, что она уйдет, и отталкивала ее.
Ты должна была ее остановить…
Утром на журнальном столике, на твоей «книге» ты увидела салфетку. Красную. Немного помятую. И на ней два слова: «Я проиграла». Ты до сих пор не можешь понять, почему она писала тебе на салфетках. Она начала так делать, еще работая в «Подиуме». Когда она приносила тебе кофе или ленч, ты всегда находила послание от нее. Иногда одно-два слова. Иногда короткие зарисовки. Много ли можно написать на небольшом бумажном квадратике?
Ты до сих пор хранишь их. Все. Даже ту…
Говорят, большинство самоубийц играют на публику. Требуют внимания. Режут вены или пьют снотворное.
Многих спасают. Ее не смогли. Не успели.
Она никогда ничего не делала напоказ. Всегда шла до конца. Всегда.
Снова сминаешь салфетку. Щелкаешь зажигалкой.
Пламя ласкает невесомый белый комок; он быстро чернеет и рассыпается в прах.
Она ушла. А тебе остался только пепел.
25.01.07.