Я тебя помню
By Чудик;
Beta: Helga;
Fandom: Devil Wears “Prada”
Pairing: Miranda/Andrea
Rating: R
A/N: Использовались отрывки песен Кейса Урбана, Аланис Мориззет, Trick Pony, и отрывок песенки “Twinkle, twinkle little star”.

Я тебя помню

В приемном отделении душно. Горячий неподвижный воздух полон резких неприятных запахов – лекарства, средства для дезинфекции, кровь, пот и что-то еще. Не разобрать. Но от этой  удушливой смеси кружится голова. Опираешься рукой на стену. Черт. Тошнота подступает внезапно, и тебе с трудом удается удержаться на ногах. Поворачиваешься и прижимаешься спиной к стене. Перед глазами расползаются черные пятна. Плечо ноет.

Врач сказал, что ничего серьезного, всего лишь ушиб. Ты легко отделалась. Ты слышала это от спасателей, врача «скорой помощи», от полицейского и – потом в отделении – от травматолога. Несколько ссадин, синяки, разбитая губа да вывих плеча. Тебе повезло. С ужасом вспоминая, что осталось от машины, ты готова признать, что да – ты можешь считать себя везунчиком. Но почему-то лучше от этого не становится.

Наконец тебе удается подавить приступ тошноты. И не с чего ведь, желудок пустой, прежде чем ехать с Мирандой за город на этот показ, ты только и успела перехватить в ресторане кофе и вафли. Кажется, что это было невероятно давно. В другой жизни или другой реальности. Но точно не с тобой. Опускаешься на стул, с трудом сдерживая вскрик от резкой пронизывающей боли в колене. Стискиваешь зубы. Тебе повезло. Тебе повезло. По сравнению с… Закрываешь глаза.

Боже. Как так получилось? День. Идеальная видимость. Сухой асфальт. Ты ведь даже не успела понять, что случилось. Все произошло слишком быстро. Машина плавно, почти неощутимо, скользит по идеально гладкой трассе, в динамиках Кейс Урбан. Ты смотришь в окно на раскинувшиеся до горизонта зеленые просторы, подпевая в свое удовольствие, и тут… Скрип тормозных колодок, вонь паленой резины и скрежет металла. И последнее, что отпечаталось в твоем сознании – крик Миранды и ее рука, сжимающая твою ладонь. Остальное словно в тумане. Ты действовала на автопилоте и не помнишь, как выбралась из машины и как вызвала «скорую». 

Миранда. Миранда. Миранда. Проводишь ладонью по лицу. Сейчас она в операционной. Уже... Смотришь на часы: три часа. Три часа. А ты так ненавидишь ждать. Неизвестность убивает больше всего. Сколько же там было крови… Темные бордовые полосы на дорогой белой коже салона. Того, что осталось от салона «Лексуса». Вспоминаешь мрачный взгляд ординатора, его резкий голос и медицинские термины, о значении которых ты могла только догадываться. Но почему-то ты  точно знала, что дела плохи. Но ведь она не может умереть!

Откидываешь голову, прижимаясь затылком к оказавшейся на удивление прохладной стене. Накатывает усталость. Адреналин, на котором ты держалась до этого момента, заканчивается. Неожиданно резко выпрямляешься. Ты ведь никому не позвонила, не сообщила. Достаешь мобильник, Корпус поцарапан, стекло треснуло, но – вот чудо! – он работает. Ты даже не представляешь, кому звонить и что сказать. По привычке набираешь номер Эмили. Раздраженный голос на другом конце провода, отвечающий через разделяющий вас океан, кажется тебе сейчас самым родным и близким. Ты никогда бы не подумала, насколько сильно будешь рада услышать ее.

– Эмили… Эм…. – и голос ломается. До этой секунды ты просто еще до конца не осознала, что произошло. – Эм... –  не понимала. Не верила. А сейчас… от истерики горло перехватывает и ты ничего не можешь сказать – только бессвязное бормотание сквозь слезы.

– Эмили…

– Андреа! Андреа! Что, черт возьми, происходит? – ее голос с растущими нотками беспокойства. – Андреа! – она, кажется, кричит. Но для тебя ее голос звучит откуда-то издалека. Тихо. Очень тихо, словно с трудом пробивает твою истерику.

– Миранда… она… мы… – соберись, сейчас от твоей истерики нет пользы. Никому. От истерик никогда не бывает пользы. Сжимаешь кулак резко, сильно. Поврежденную руку сводит судорогой. Материшься. Боль – это хорошо. Она отрезвляет. Делаешь глубокий вдох и медленный выдох.

– Андреа, что с тобой? Что случилось? – состояние самой Эмили уже близко к истерике.

 – Мы попали в аварию в пригороде Лондона. Я в больнице... – голос дрожит. На струящиеся по щекам слезы ты просто не обращаешь внимания. – Миранда в операционной уже три часа, – беглый взгляд на часы. – Больше, почти четыре. Я ничего точно не знаю, Эмили, но я боюсь… все плохо, Эм, все очень плохо…

– Успокойся, – ты слышишь дрожь в ее голосе, – успокойся. Ты ничего точно не знаешь. Я свяжусь с Ирвом. Успокойся. Ты сама-то в порядке? – в ее голосе искренность, которой ты не помнишь.

– По сравнению с Мирандой и водителем – да.
Миранда в операционной, водитель в морге. Да. Ты в порядке.

– Энди, все будет хорошо, – она чувствует сарказм и горечь сказанного тобой. – Все будет хорошо.

И в этот момент становится тихо. Связь прерывается. Ты еще какое-то время просто сидишь, бесцельно держа трубку,  и смотришь прямо перед собой.

Миранда. Ее имя отдается в сознании глухой болью. Ты с какой-то болезненной четкостью и ясностью помнишь, какой она была сегодня утром. Это было сегодня, а кажется, что уже прошла целая вечность. В памяти остались детали: горящий золотом под яркими лучами солнца кузов машины, слегка выбившийся из идеальной прически локон, рука на двери, сверкание рубина в перстне… Но как бы ты сейчас не старалась, ты не можешь вспомнить, что на ней было надето. Так странно…

Снова проводишь рукой по лицу. Голова тяжелая – видимо, стресс начинает брать свое. Поднимаешься; колено безбожно ноет. Чуть прихрамывая, идешь к регистратуре. Ты не надеешься, что тебе что-нибудь скажут, но не можешь не спросить. Тебе отвечают, как и прошлый раз, как и – ты сбилась со счета, сколько раз – до того: «Операция еще не закончена. Ждите». Ждите. Ждите. Ждите!

От бессилия хочется выть. Выходишь на улицу. Там так же жарко, как и в помещении, если не хуже. Ни одного дуновения ветерка. В статичном воздухе, кажется, можно разглядеть солнечные лучи. Высокое кристально чистое голубое небо, яркое и насыщенное, как акварель. До самого горизонта ни даже самого маленького белого пятнышка-облака. Достаешь из кармана пачку. Ни одной целой сигареты, сплошное месиво. С раздражением выбрасываешь ее в ближайшую урну.

Ты не знаешь, сколько сидишь здесь, давно уже перестала смотреть на часы. Долго, безумно долго. Минуты привычно уходят в бесконечность – плавно и неторопливо. Но тебе сейчас кажется, что время остановилось. Ты сидишь за столиком у окна в дешевой забегаловке напротив больницы и смотришь на серое здание. Не знаешь, что пытаешься увидеть. Что ждешь? Медсестра из регистратуры пообещала, что позвонит, как только Миранду переведут из операционной в реанимацию. Такая милая женщина лет пятидесяти, с приятными манерами, полным сочувствия взглядом и мягким голосом: «Девушка, Вы поезжайте домой. Когда закончится операция, неизвестно, и вас все равно не пустят в реанимацию». Нет. Ты даже мысли не допускаешь, что можно уехать. Нет. Нет. Тебе кажется, что пока ты здесь, близко, пока ждешь, все будет хорошо. Глупо.

В этом кафе варят на удивление неплохой кофе, вот только легких сигарет нет, пришлось купить  «Мальборо». Слишком крепкие – для тебя, конечно. После первой же затяжки начинаешь давиться дымом, но куришь все равно. Одну за  другой. Кофе остывает, но это не имеет значения; ты залпом выпиваешь горькую черную жидкость. Передергивает от отвращения. Заказываешь еще.

Наверное, тебе действительно следует поехать в отель. Хотя бы переодеться. На твоей белой рубашке грязь и кровь, и ты даже не можешь точно сказать, чья – твоя, Миранды. Нет. Не сейчас. Ты должна дождаться, когда закончится операция, и поговорить с врачом.

Миранда. Сигарета дрожит в руке. Ты не можешь без страха думать о ней, и не думать не можешь. Сейчас все твои мысли сконцентрированы на ней. Перед глазами снова и снова встает это утро. Ее образ, удивительно четко отпечатанный в твоем сознании, каждая черта ее лица, каждая морщинка, изумрудно-зеленые глаза, оттененные фиолетовыми стеклами солнечных очков, платиновые волосы, и эта прядь, выбившаяся из челки. Кстати, что на ней было надето? На улице  немыслимая жара. Льняной костюм, бежевый льняной костюм – широкие брюки и свободная рубашка. Да. Он… Ты вспомнила. И от этого непонятно почему становится легче.

Мир за окном блекнет. Включается уличное освещение, зажигаются автомобильные фары. Снова и снова привычный вечерний гул резко разрывают сирены скорой помощи, сопровождаемые тревожными вспышками красно-синих огней. Снова и снова. Как много происходит плохого. И как часто… Ты считаешь, сколько их прибыло за последний час. Это десятая. Скольких из тех, кого доставили эти машины этим вечером в эту больницу, спасут? А скольких не смогут? Никто не знает. Кто из них вытянул счастливый билет, кто уйдет отсюда живым и здоровым? Если ли такой билет у Миранды? Конечно, есть. У нее он всегда припрятан в рукаве дорогого костюма.

Вздрагиваешь от звонка собственного телефона. Мелодия звучит непривычно резко.

Ты уже успела поговорить с Ирвом, Найджелом, Лесли, Холтом, и даже с Жаклин. Все задают одни и те же вопросы.
Что случилось?
Что с Мирандой?
Что говорят врачи?
И всем ты машинально отвечаешь одно и то же.
Мы попали в аварию. Водитель скончался на месте. Миранда в операционной. 
Не знаю. Еще идет операция.
Не знаю. Операция не закончена.
Не знаю. Не знаю!
Ты ничего не знаешь. И это тебя убивает.

Берешь новую пачку сигарет.

– Мисс Сакс? – приятный голос смутно знаком, но тебе требуется несколько секунд, чтобы идентифицировать его.

– Да, – горло сжимается, ты с трудом выдавливаешь даже это такое простое «да».

– Операция завершилась. Ее перевели в реанимацию.

Значит, жива. Ты и не заметила, как задержала дыхание. Похоже, самое страшное позади. Ты будешь надеяться на это.

– Спасибо... – голос дрожит. Хочется плакать и смеяться одновременно. Хочется закричать, совершить какое-то безумство. Прямо сейчас. Жива. Расплачиваешься по счету, встаешь. Сейчас ты вернешься в больницу, может быть, даже удастся увидеть ее.

В приемном отделении все так же жарко, видимо, кондиционеры по-прежнему не работают. Приглушенный свет, в регистратуре включен телевизор, очередная серия «Остаться в живых», четвертый сезон. Ночная смена собралась вокруг поста. Все с интересом наблюдают за происходящим на маленьком экране.

Опираешься на стойку. Некоторое время кажется, что тебя не замечают.

– Нет! Они определенно там все страдают дебилизмом! – в сердцах восклицает молодой рыжий парень в темно-зеленом хирургическом костюме. – Ну разве так можно?! – он оглядывает собравшихся в недоумении. Взгляд останавливается на тебе. Некоторое время он просто смотрит. Признаться честно, сейчас ты выглядишь не лучшим образом. Собранные в хвост спутанные волосы вместо заколки перевязаны кожаным шнурком от сумки, на лице заклеенные ссадины, губа разбита, руки в царапинах, на когда-то белой и целой рубашке следы засохшей крови. Сквозь драный рукав видно перевязанное плечо.

– Мисс?

– Мне сообщили, что Миранду Пристли… – голос срывается на ее имени. – …Уже перевели в реанимацию. Могу я поговорить с ее врачом? – конец фразы получается совсем тихим.

Он кивает:

– Подождите немного, пожалуйста, – указывает на места для посетителей. И снова зеленое пластиковое кресло, жесткое и чертовски неудобное. Трешь переносицу – голова болит. Слышишь размеренные шаги, поднимаешь голову. Тот самый рыжеволосый парень протягивает тебе пластиковый стаканчик с кофе. Пытаешься улыбнуться; получается с трудом.

– Хирург сейчас спустится, – садится рядом с тобой. – Я ассистировал на операции... – в голосе слышится напряженность; ты судорожно сжимаешь стаканчик, обжигая ладонь, и не замечаешь этого.

– Плохо, – ты не спрашиваешь, а утверждаешь. Тебе страшно, что ты так говоришь, но ты почему-то просто знаешь, что все очень серьезно, ты не можешь слепо верить, что все обойдется. Не обойдется.

– Мне очень жаль. Травма серьезная… А вот и врач, – он поднимается. Ты тоже встаешь.

Разговор длится недолго, но каждое слово ложится тяжелым грузом. Непроизвольно тянешься за сигаретами, и плевать, что здесь нельзя курить. Затягиваешься. Рука дрожит. Снова ждать. Ждать. Ждать, когда она очнется… Ты стараешься не думать, что этого может и не произойти. Она обязательно очнется. По-другому и быть не может. Она выжила в этой безумно глупой, нелепой аварии, она перенесла операцию. И она обязательно очнется.

Ты стоишь, прислонившись к стене, куришь, уже привыкнув к тяжелому вкусу сигарет. Звонила Кара, няня близнецов. О случившемся ей сообщила Эмили. Ты понимаешь, что в Нью-Йорке информация распространяется со скоростью звука. Миранде уже ищут замену, по «Подиуму» расползаются всевозможные, на грани фантастики, слухи.

Кара планирует отвезти девочек к отцу. Они еще не в курсе. Она не знает, как им сказать. Говоришь – не надо. Пока не надо. Пока не будет определенности, лишние волнения ни к чему. Девочки станут переживать. Испугаются. Страх – это самое страшное сейчас. Ты знаешь это по себе. Ты боишься. Ты чувствуешь этот черный вязкий страх, поселившийся в глубине тебя. Ты боишься ее потерять. Боишься, что ее не станет в твоей жизни. Не будет ее холодного присутствия. Ты не можешь представить, что можно жить и не слышать ее голос.

Миранда. Твоя Миранда. Завладевшая твоим миром, превратившая твою жизнь в твой персональный Ад, из которого ты даже не собираешься искать  выход – тебе он не нужен. Тебе хорошо там. В нем. В твоем Аду рядом с твоим Дьяволом. Знай она, презрительно поджала бы губы. Не поверила бы. Порой ты сама себе не веришь.

Еще затяжка. Вторая пачка быстро подходит к концу. Ты давно так не курила. Последний раз – когда готовилась к выпускным экзаменам в колледже. Сигареты и кофе. Ты жила на этом пайке почти месяц и сдала на «отлично». Мягкие шаги. Поднимаешь голову. Все тот же мальчик-интерн. Рыжие вихри, зеленые глаза, веснушки. Ты даже не знаешь его имени.

– Мисс…

– Сакс, Андреа Сакс, – улыбаешься вымученной улыбкой. Сейчас ты понимаешь, как устала. На дворе уже ночь, но все так же до одури жарко. Природа сошла с ума.

– Если хотите, я могу провести вас в реанимацию, чуть позже, когда будет пересмена. Не надолго, конечно, но пять минут у вас будет.

Сжимаешь его ладонь.

– Спасибо, – тебе будет достаточно и пяти минут. Увидеть ее. Убедиться самой, что она жива.

Приглушенный ночной свет. Твои шаги звучат необычно громко в этом пустом коридоре. Он идет чуть впереди, твой проводник в царстве тишины, ступая бесшумно в белых легких мокасинах. Останавливаетесь возле кажущихся тяжелыми белых дверей, он скрывается в комнате сбоку, вход в которую ты даже не сразу замечаешь. Возвращается с халатом. Ты помнишь, как в детстве ездила в больницу проведывать бабушку. Она не узнавала тебя, и каждый раз вы знакомились заново. Ты ездила к ней раз в неделю, на выходных. Иногда вы  навещали ее всей семьей, но чаще ты делала это одна. Ты не любишь больницы, эту их тишину, стерильность и тяжелый воздух с  запахом лекарств. Здесь жизнь борется со смертью, а ты физически ощущаешь собственную беспомощность и ничтожность.

– Пять минут, – он улыбается и легонько сжимает твой локоть.

Ты так и не спросила его имени. Закрываешь глаза, делаешь глубокий вдох – как перед прыжком в воду, за секунду до того, как холод сомкнется над головой. Чувствуешь напряжение во всем теле и страх.

Он подводит тебя к стеклянной стене и куда-то исчезает, ты даже не успеваешь понять, куда. Прикасаешься ладонями к прохладной поверхности. Боже. На большой больничной койке, оплетенная датчиками и трубками, она кажется такой маленькой и хрупкой… Рядом зловеще мерцают зеленые табло аппаратуры.

Миранда. На таком расстоянии не видно даже, дышит ли она. Сейчас за нее это делает аппарат. Ты хочешь быть там, рядом, держать ее руку в своей, сжимать ее ладонь и чувствовать, как бьется жилка на запястье. Точно знать, что она жива.

– Миранда… Миранда… Ты только не сдавайся… Ты нужна мне, нужна своим детям, нужна «Подиуму». Ты только держись... – она тебя не слышит, но ты надеешься, а вдруг?.. 

           
Ты возвращаешься в отель под утро, бесцельно пробродив по городу остаток ночи. В ординаторской рыжий парень напоил тебя кофе с помятым сандвичем с сыром. Поджав ноги, ты сидела на диване, а он рассказывал интересные случаи из своей вроде бы небогатой практики. Интересные случаи – и только со счастливым концом. На твои вопросы о состоянии Миранды отвечал нехотя и уклончиво. С оговоркой, что тебе все должен был рассказать ее лечащий врач. Тот и рассказал. Не слишком оптимистично, не слишком многообещающе. А ты хотела услышать другое. Простое и понятное: все будет хорошо. Они оба сказали, что не будет. Травма серьезная. Любая травма головы – опасная и непредсказуемая вещь, тем более такая травма. Сейчас даже трудно предположить, в какие последствия это все выльется. Все станет ясно, когда она очнется. Если она очнется. Ты стараешься не думать об этом «если».

В мыслях все та же пустота. От больницы ты шла пешком; на ресепшене тебе улыбается ночной администратор. Киваешь в ответ. Как жаль, что бар уже не работает, а до открытия ресторана ждать долго. Поднимаешься в номер. Наконец-то скидываешь с себя грязную одежду, снимаешь повязку. Вместо плеча один желто-фиолетовый синяк, но боли уже нет. А вот колено по-прежнему ноет. Горячий душ – вот что тебе нужно. Запрокидываешь голову. Тугие струи бьют по лицу, спине, плечам.

Завернувшись в полотенце, направляешься к мини-бару. Достаешь маленькие бутылочки с алкоголем, выставляешь перед собой на тумбочку. Виски, водка, джин, коньяк, несколько бутылочек с вином: белое, красное. Открываешь вино, в два глотка приговариваешь бутылочку, еще одну. Не чувствуешь никакого эффекта. Повышаешь градус. Ты хочешь напиться и забыть, оставить этот безумный день позади. После коньяка наконец-то начинает пробирать, наступает приятная легкость. Откидываешься на кровать, закрываешь глаза и как-то слишком быстро, почти незаметно погружаешься в спасительную темноту. Непроглядную, непроницаемую тьму сна без сновидений.

Дни тянутся медленно, сливаясь в непрерывную череду. И ты, кажется, живешь по инерции. Занимаешься делами «Подиума», доделываешь все то, что было намечено Мирандой на эту поездку в Лондон. Встречи. Показы. Презентации. Званые вечера. Всюду улыбаешься неизменной фальшиво-приветливой улыбкой, отвечаешь на вопросы, полные наигранного беспокойства за Миранду – нейтрально, может быть, излишне холодно. Состояние по-прежнему не изменилось. Тебя к ней все так же не пускают. Но в свое дежурство Лекс проводит тебя, и ты считаешь часы до этих пяти минут возле стеклянной стены.

Каждый день звонит Эмили, рассказывает, что происходит в редакции. Ее раздражает эта самоуверенная бездарность, которая сейчас временно выполняет функции Миранды. Она ни черта не смыслит в том, что делает, но строит из себя неизвестно что. И так говорит не только Эмили. Тебе пришлось выслушать и жалобы Найджела. Забавно, но им не хватает Миранды. Кто бы мог подумать! В редакции стало скучно. Эмили в ужасе от себя самой призналась, что уже смертельно соскучилась по этому холодному голосу и насмешливому тону. Улыбаешься в трубку. Ты ее понимаешь. Сейчас ты бы все отдала за ее «Андреа, где мой кофе!?» Ты тоже безумно соскучилась по ее голосу; по тому, как она произносила твое имя – с неизменным британским акцентом, так, как никто никогда его не произносил. И, наверное, никто никогда и не будет, кроме нее. Кроме Миранды.

Закуриваешь. Мальборо. Ты уже привыкла и на легкие сигареты даже не тянет. Наконец-то приносят твой заказ. Салат и лазанья. Просишь еще кофе. Только что звонила Кара. Девочки уже не верят ее отговоркам. Почему мама не звонит? Она больше не знает, что им говорить. И не знает, как сказать правду. И это приходится делать тебе. Пытаешься говорить как можно мягче и спокойнее, но голос все равно подводит. Слова «Все будет хорошо» звучат блекло, ты сама не веришь. А они хотят. Они не могут по-другому.

– Правда? – голос Каролины звучит как-то глухо. Каким-то странным образом ты сразу же по телефону определила, кто из девочек говорит с тобой. Каролина. Тебе всегда удавалось безошибочно различить их. Тебе они казались абсолютно разными. Даже Миранду это удивляло, порой она сама путалась в своих детях. Помнишь, как однажды Каре пришлось срочно уехать, ее мама попала в больницу с сердечным приступом. И Миранде не удалось найти никого, с кем можно было оставить детей. Времени отвозить девочек к бабушке не было, и она привезла их с собой в редакцию. Найджел уже был готов вызывать отряд спецназа для обороны своей мастерской, но все обошлось. Ты привлекла их к сортировке фотографий с прошедших в выходные фотосессий на природе. Надо было отобрать наиболее удавшиеся кадры. Огромная кипа снимков, разложенных на полу в приемной, и вы втроем в центре. Ты помнишь, как, оторвавшись от спорящих девочек, подняла голову и встретилась взглядом с Мирандой. Она стояла в дверях, наблюдая за вами, и ни слова не сказала по поводу устроенного вами кавардака.

– Правда, – отвечаешь как можно тверже. Зачем им твои сомнения? Ты обещаешь звонить, докладывать им о состоянии их мамы, с которой обязательно, обязательно все будет хорошо.

Вздрагиваешь от звонка собственного мобильника. Ты все-таки сменила пострадавшую «Моторолу» на «Самсунг», звонком там стоит какой-то современный хит, точно не знаешь. Номер тебе ни о чем не говорит. Приятный мужской голос тоже тебе незнаком. Пальцы белеют, когда ты с силой сжимаешь трубку. Миранду перевели из реанимации в обычную палату. Теперь ты можешь ее увидеть. Не те немыслимо короткие пять минут раз в два дня, которых тебе так безумно мало. Кидаешь на стол деньги и быстро встаешь. Руки дрожат, и у тебя возникает совершенно безумное желание рассмеяться. Быстро выходишь из ресторана. Такси ловить не имеет смысла, сейчас из центра быстрее выбраться на метро.

Голос Кейса Урбана в наушниках приглушает шум поезда. Стоишь возле двери, прислонившись лбом к прохладному стеклу. Рельсы выходят на поверхность. Зелень деревьев сменяет коричневые задники домов, расписанные граффити, и окна под грязно-белыми жалюзи. Люди на станциях все в разноцветных нарядах, ярких и пестрых. Лето в этом году, говорят, бьет все рекорды. Температура небывало высокая для Лондона, да и вообще для Англии. Жарко и влажно. Но ты привыкла. Правду говорят – человек может привыкнуть ко всему. Чуть громче музыку. Одна песня заканчивается и начинается «You're Not Alone Tonight». Символично. «And call it an angel»… Как предсказание. «Call it a muse»… Помнишь, как в школе, а потом и в колледже ты каждое утро перед выходом гадала на песню? «And call it karma that you've got comin' to you»… Включала радио. «What's the difference»… Произвольная радиостанция и первая попавшаяся песня, под знаком которой и проходил твой день. «What's in name»… Самое удивительное, что всегда все получалось именно так, как утром напророчит выбранный наугад исполнитель. «What matters most is never ever losin' faith»… Улыбаешься. Сейчас ты услышала именно то, что хотела. Все верно. Все так. «'Cause it's gonna be alright»… Тебе хорошо, в мыслях и в сердце необычайная легкость. Да, она еще в больнице. Но ее перевели из реанимации. Это уже много значит. Для тебя. Да. Много. «You're not alone tonight»…

В приемном отделении как всегда людно. Улыбаешься Сьюзен – сегодня ее смена в регистратуре. Она лишь легко кивает тебе в знак приветствия. Наверное, ты бы с ума сошла без нее и Лекса. Иногда так получается, что совершенно незнакомые люди незаметно и очень быстро становятся близкими. Потому что они по воле обстоятельств оказываются рядом в минуту, когда ты больше всего в этом нуждаешься. Так, как оказались они.

Помнишь, как в один день ты просто сорвалась и потеряла контроль над собой. На щеках слезы, которых ты не замечаешь, из груди рвутся рыдания. Ты не можешь их сдерживать, больше не можешь. Ты и так держалась сколько могла. Прижимаешься к стене, сползаешь на холодный каменный пол, подтягиваешь колени к груди и плачешь. Миранда. Миранда. Почему?! Почему она? Почему она там?! Почему это случилось с ней? Почему эта глупая, дурацкая авария? И еще десятки разных «почему».

Помнишь сильные теплые руки и успокаивающий голос. Тогда именно Сьюзен отпаивала тебя в комнате отдыха горячим травяным настоем. Помнишь терпкий, чуть горьковатый вкус, от которого слегка вяжет во рту. Помнишь, как дрожал стакан, который ты сжимала двумя руками. Помнишь, как говорила, много и бессвязно. Говорила, говорила. О Миранде. О «Подиуме». И снова о Миранде. Помнишь, как Сьюзен с грустью покачала головой и потом тихо, с улыбкой спросила:

– А она знает?

Твой взгляд был полон непонимания и недоумения.

– Знает, что ты любишь ее?

– Я?.. – и понимаешь, с отчетливой ясностью: да, ты любишь ее. Уже очень-очень давно. И очень сильно. Как никогда никого не любила. Мотаешь головой: – Нет…

– Не волнуйся, – ее рука на твоем плече, – ты обязательно ей скажешь, когда она очнется.

Обязательно. И теперь ты ждешь этого. Ты обязательно должна сказать. Должна признаться. Ты влюблена в Миранду Пристли.

Идешь к лифту. Миранду перевели в палату на третьем этаже, отделение реабилитации. Поездка короткая, но ты все равно считаешь секунды. Выходишь  и замираешь в нерешительности. Двери мягко закрываются за твоей спиной. Подходишь к сестринскому посту, опираешься на высокую стойку. Все заняты своим делом. У одной из сестер замечаешь на коленях журнал – английский «Подиум», не можешь сдержать грустной улыбки. А в редакции американского сейчас хозяйничает чужак. 

– Мне сообщили, что Миранду Пристли перевели из реанимации в обычную палату. Могу я узнать в какую?

– Пятая по коридору направо, – отвечает, не глядя в твою сторону. Она не поднимает головы от журнала. Статья про Коко Шанель, судя по всему, та самая, что была у вас в мартовском номере. Дизайнерам очень долго не удавалось сделать макет, который бы устроил Миранду. Она отвергла десять, нет, пятнадцать вариантов. Ребята распили бутылку красного сухого прямо в приемной после того, как она, наконец, дала «добро».

Короткий путь по коридору кажется тебе нескончаемо длинным. Идешь медленно. Возле палаты останавливаешься в нерешительности. Осторожно, будто опасаясь, что тебя сейчас может ударить током, как в какой-нибудь голливудской комедии, берешься за ручку. Легкий щелчок. Ты не знаешь, что ты надеялась увидеть, чего ждала. Стены комнаты выкрашены в приятный зеленый цвет, окно закрыто жалюзи, приглушенный мягкий свет исходит от люминесцентных ламп, прикрытых плотной белой тканью. Миранда подключена уже к меньшему числу аппаратов. Приближаешься. Она кажется такой маленькой и такой хрупкой на этой больничной кровати… и такой бледной. Белая кожа с пепельным оттенком, серые губы. Голова перебинтована, волос не видно – или их нет. Травма была серьезной, их вполне могли сбрить. Осторожно прикасаешься к ее руке. Кожа слишком холодная и сухая.

Миранда. Какое-то время просто стоишь и смотришь на нее. Пристально, внимательно. Мысленно для себя отмечаешь каждый вдох и каждый выдох. Легонько сжимаешь ее руку.

– Все будет хорошо, Миранда, все будет хорошо…

Ты где-то слышала или, быть может, читала, что пациенты в коме слышат и чувствуют все, что происходит вокруг них. Они словно заперты внутри собственных тел. Они ждут. Ждут, когда откроются двери. Или же ждут, когда кто-нибудь поможет им их открыть. Вначале ты говорила для себя – чтобы говорить, чтобы заставить себя поверить, что она слышит. Потом ты стала говорить для нее. Ты звонила каждый день Найджелу или Эмили, получала подробный отчет о том, что происходит в редакции, а потом подробно пересказывала ей. Звонила близняшкам  и после рассказывала ей, как прошел их день. Как они скучают по ней и как хотят, чтобы их мама скорей выздоравливала и возвращалась. И добавляла, что и ты тоже безумно этого хочешь. Чтобы она поскорей возвращалась. Ты читала ей книги, классику и современные произведения, в основном короткие рассказы и стихи. Эти дни были похожи и шли друг за другом нескончаемой чередой: работа, больница, несколько часов сна.  Человек может привыкнуть ко всему.

Выключаешь ноутбук. Зажмуриваешься и сжимаешь переносицу – глаза болят. Тебе кажется, или ты уже основательно посадила себе зрение? Надо будет наведаться к офтальмологу. Плавно массируешь виски. Ты уже так давно ничего не писала, что сейчас после всего лишь часа работы чувствуешь себя измотанной, голова раскалывается. Как ни странно, но ни у кого не возникло никаких вопросов относительно твоего пребывания в Лондоне. Когда ты разобралась с делами Миранды и сообщила об этом Ирву, он просто отправил тебя в редакцию английского «Подиума». Берешь стопку уже распечатанных листов. Надо бы перечитать и подкорректировать; с бумагой тебе почему-то проще работать. Беглый взгляд на часы. Пора собираться в больницу. Ты и так проводишь там большую часть времени. Время там летит быстро – но как же оно тянется, когда ты не видишь ее!

– Знаешь, мне доверили написать статью о моде. Представляешь? Я – и статья о моде, – легкий смешок. Нежно проводишь по ее руке – синие вены отчетливо проступают под тонкой бледной кожей, – очерчиваешь один сустав, потом другой, затем – такое тонкое запястье. Осторожно обхватываешь его пальцами, нащупываешь ровно бьющуюся венку. Это действует на тебя успокаивающе. Умиротворенно.

– Я могу прочитать черновик. Знаешь, это сложнее, чем я думала. И – да, я проконсультировалась с Найджелом. Не представляешь, как он смеялся. Я думала, у него случится истерика. А еще я могу представить, что было с Эмили, когда он ей об этом рассказал. А он рассказал, можешь не сомневаться, – усмехаешься и мягким ровным голосом начинаешь читать.

– Тут немного. Знаю, еще работать и работать, – переворачиваешь страницу. Дальше у тебя идет  листок, исписанный неровным почерком. Короткая зарисовка, не имеющая отношения к статье. Ты просто написала ее, сидя в Гайд-Парке вчера вечером. Тебе не хотелось возвращаться в отель, ты просто устала там жить. Ярко-красное заходящее солнце, окрашенный золотом мир вокруг, мерцание водной глади пруда, насыщенная зелень травы и листвы. И впервые за все время твоего пребывания в Лондоне нет изнурительной жары и кожу ласкает чуть прохладный ветерок. Сидишь на узорной деревянной скамейке, грызешь карандаш. Статья никак не выходит, мыслей нет. Не так. Они есть, но совсем не о статье. Ты думаешь о Миранде.

Миранда.

«Проснись. Мир так ярок! Он звенит и искрится. Воздух кристально чистый, и можно видеть, как в переливах золотистых солнечных лучей медленно кружат пылинки. Мир необычайно ярок! Вся палитра красок и звуков. Этот мир совершенен. Как и ты. Ты знаешь? Неужели я не говорила? Какое упущение с моей стороны, но я обязательно исправлю это. Скажу. И буду повторять снова и снова. Столько, сколько потребуется, чтобы ты поверила. Чтобы ты поняла и приняла, Миранда. Ты только проснись. Проснись».

Снова и снова тихо перечитываешь ей короткие предложения. Повторяешь как мантру –  проснись, проснись. Не отпускаешь ее. Тебе становится жизненно необходимо чувствовать биение ее пульса. Ты не слышишь, как Лекс осторожно заходит в палату, мягко ступая в медицинских бахилах. Вздрагиваешь, когда его рука ложится на твое плечо и легонько сжимает.

– Все нормально. Это только я, – поворачиваешься, встречая его легкую улыбку. – Давно сидишь?

– Нет. Еще нет.

– Ела?

– Завтракала.

Недовольно качает головой. Завтрак был давно; сейчас почти шесть, как раз заканчиваются приемные часы. Но тебя уже все знают. Тебе разрешают сидеть до восьми и даже оставаться позже. Ты нашла отличный способ подкупить медсестер из отделения: новый номер «Подиума» и несколько украшений из весенней коллекции дорогой бижутерии – и они твои.

– У меня с собой сандвичи с курицей. Могу поделиться. Кроме того, наш нейрохирург принес кофе из своих запасов. Уверен, такого кофе ты никогда не пила, – заговорщицки подмигивает тебе. Смотришь на него слегка скептически.

– Правда-правда, – он многозначительно кивает. – Пойдем.

– Сейчас.

– Жду тебя в ординаторской, – он снова тебе улыбается и выходит. Убираешь свои бумажки. Встаешь. Но прежде чем уйти, берешь ее руку в свою, наклоняешься и нежно целуешь тыльную сторону ладони.

– Я скоро вернусь, Миранда, – на секунду тебе кажется, что она легонько, еле заметно сжимает твою руку в ответ. Замираешь, почти перестав дышать. Нет. Показалось. Ты выдаешь желаемое за действительное.

Кофе оказывается необычайно вкусным. Лекс прав, ты никогда не пила ничего подобного. Ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни в Лондоне. Нигде и никогда. Тебе обязательно надо будет узнать, что это за сорт. Уверена, Миранде тоже понравится. Обязательно. Ты сидишь на старом видавшем виды диване в ординаторской, Лекс в таком же кресле – напротив, и пьете кофе. Откидываешься на спинку и закрываешь глаза. У кофе неповторимый терпкий вкус с легким сладковато-медовым послевкусием. Изысканный вкус. За два года работы с Мирандой ты научилась разбираться во многом: в дорогих марках одежды, в элитной косметике, в драгоценностях. И в кофе тоже. Ты даже научилась варить его. Отлично варить. Иногда чашка ароматного свежеприготовленного кофе с корицей и специями служила лучшим оправданием за какую-нибудь внеочередную глупость или оплошность. Так что ты очень хорошо можешь себе представить, какой это дорогой сорт. Лекс рассказывает о своем дежурстве. Почти не слушая, рассеянно киваешь. Авария на трассе, ведущей к Хитроу. Пятеро пострадавших, двое в реанимации. Три огнестрела. Безумный день. И ночь обещает быть не менее безумной. В комнате гудит старый маленький холодильник, работает вентилятор, но он все равно не спасает от жары. Бесцельно рассматриваешь график дежурств, висящий над столом.

В приемной редакции всегда прохладно, почти холодно, кондиционер работает не переставая. И находиться в футболке просто невозможно, тебя тут же начинает морозить. Ежишься, руки покрываются гусиной кожей. Сейчас ты с удовольствием выпила бы чего-нибудь горячего, чая или кофе. Эмили как-то незаметно куда-то сбежала. Вздыхаешь. Теперь понятно, почему Миранда всегда в одежде с длинным рукавом. Обхватываешь плечи руками. «В приемной всегда должен кто-то оставаться…» Холодно. Вздрагиваешь, когда тебе на плечи опускается какая-то ткань. Оборачиваешься. Ты не слышала, как подошла Миранда.

– Мне даже в кабинете слышно, как ты стучишь зубами. Совершенно невозможно сосредоточиться, – сухой ровный голос, как всегда – с неизменной долей сарказма. Смущенно улыбаешься и поправляешь слегка съехавший с плеч ее пиджак. Не говоря больше ни слова, она уходит в свой кабинет.

Голос Лекса возвращает тебя в реальность. В реальность без нее. Непроизвольно вздрагиваешь, внезапно подступившие слезы жгут глаза. Сдерживаешься одним усилием воли. Поворачиваешься к нему.

– Что?

– Я оставлю тебе кофе. Ты, кажется, очень далеко. Правда, я знаю где.

Грустно улыбаешься.

– Если хочешь, – он смотрит на часы, – если хочешь, сегодня можешь остаться на ночь. Сегодня дежурит одна моя хорошая знакомая, я могу попросить ее. Захочешь спать – придешь сюда.

– Спасибо.

           
Сон отпускает медленно, с неохотой. Окружающий мир все еще отделен от сознания плотной пеленой. Голова тяжелая, и любое движение, простой поворот отдает острой пронизывающей болью в шею. Все мышцы словно одеревенели. Пытаешься выпрямиться; получается с трудом. С губ срывается стон – ты уснула на стуле возле кровати Миранды. Не самое лучшее, что ты могла сделать, конечно. Пытаешься растереть шею. Ко всему прочему, поясница тоже ноет. Тебе обеспечены приятные ощущения на весь день. Надо отзвониться в редакцию и предупредить, что останешься заниматься статьей в гостинице. Там хотя бы можно тупо лежать на кровати в обнимку с ноутбуком. Наконец садишься прямо. Голова немного кружится, с твоими проблемами с позвоночником это спанье на стуле ты точно не скоро забудешь.

Палату заливает яркий солнечный свет, и кажется, все вокруг просто сияет, как бывает только рано утром, когда солнце только-только поднялось над горизонтом. Улыбаешься. Ты вчера открыла жалюзи. Повернувшись к Миранде, с улыбкой слегка сжимаешь ее руку. И тебе опять кажется, что она отвечает на твое прикосновение. Разве такое возможно? Встаешь. Все еще не отпуская ее руку, нежно поглаживаешь, чувствуя сухость кожи.

– Сегодня мне надо будет закончить статью, я постараюсь разобраться со всем как можно быстрее. Мне… – ласково рисуешь большим пальцем круги на тыльной стороне ее ладони, – …мне правда очень не хочется надолго оставлять тебя. Правда... – на этот раз тебе не могло показаться. Просто не могло.

– Миранда? – поднимаешь голову и замираешь, встретившись с ее немного затуманенным взглядом. Она смотрит на тебя как-то вскользь, словно не может сфокусироваться.

– Миранда? – непроизвольно сжимаешь ее руку. – Миранда? – ты больше ничего не можешь сказать. Надо позвать врача. Но тебя приводит в ужас сама мысль о том, что придется отпустить ее руку, выпустить ее из своего поля зрения. И ты просто стоишь и смотришь на нее. Наконец ее взгляд становится более-менее осмысленным и останавливается на тебе. Какое-то время она просто смотрит.

– Где... – голос глухой, хриплый; она облизывает сухие губы и пытается снова: – Где я?

Берешь с тумбочки стакан воды, осторожно подносишь к ее губам. Помогаешь приподняться и сделать глоток.

– Вы в больнице, – говоришь тихо, медленно. – Мы попали в аварию, когда ехали на показ в Виндзорский замок... – понимаешь, что она никак не реагирует на твои слова, просто смотрит. И что-то пугает тебя в этом ее взгляде. Она смотрит на тебя так, будто видит впервые.

– Миранда?

Молчит. Осторожно оглядывается по сторонам, потом снова смотрит на тебя.

– Кто «мы»? – голос звучит уже немного лучше, не так хрипло. Но все равно непривычно.

– Миранда? – что-то не так, ты физически это ощущаешь. Так не должно быть.

– Миранда? – она вопросительно смотрит на тебя. Все внутри опускается. Что происходит?

– Я позову доктора! – вылетаешь в коридор, несешься бегом до сестринского поста: – Мне нужен лечащий врач Миранды Пристли! Сейчас же! – на тебя смотрят в недоумении. – Она очнулась!

~*~

Куришь, прислонившись к стене. На улице парит, возможно, будет гроза. Скорей бы. Затягиваешься. Темно-оранжевое садящееся солнце отражается в стеклах домов и кузовах авто. Ты так и не доехала до гостиницы. Тебе точно было уже не до статьи. Безумное утро. Сумасшедший день. До сих пор все кажется каким-то нереальным кошмаром, от которого так хочется поскорее проснуться. Выбрасываешь окурок, смотришь на забитую машинами вечернюю магистраль. Поток почти не двигается. Лица водителей усталые, раздраженные или апатичные. Из голубой «Хонды» напротив крыльца на всю улицу гремит рэп. Лекс протягивает кружку кофе, встает рядом и тоже закуривает. Делаешь глоток, улыбаешься. Терпкий вкус с легкими медовыми нотами. Он избалует тебя изысканным кофе, и что ты будешь делать без него потом? Без кофе, конечно. Да и без Лекса, наверное, тоже.

– Я не знаю что делать…

– Я понимаю.

Полная потеря памяти. Она не помнит даже своего имени. И ее врач не может сказать, восстановится память или нет. И если да, то когда. Никто ничего не может тебе сказать. Нет никакой уверенности. Только прогнозы. Прогнозы. Догадки. Предположения. А тебя потихоньку начинает трясти. Ты больше не в силах слышать все это. Слышать их споры. Эти расхождения во мнениях. Больше не можешь. Все.

– Я хочу забрать ее отсюда! – поворачиваешься к Лексу. Он кивает. Как и ты, в задумчивости смотрит на ползущие мимо машины.

– Думаю, понадобится несколько дней, чтобы закончить обследование и сделать все анализы, – последняя затяжка, и сигарета летит в урну. Выбрасываешь пустой стаканчик. Трешь переносицу, чувствуя разрастающуюся тупую ноющую боль. Ты не знаешь, как вести себя с ней, что говорить. Что ты можешь ей рассказать? Что следует ей рассказывать? Еще одна сигарета. С сожалением смотришь на пустую пачку. Тебе пора сократить дозу никотина. Еще немного, и пачки в день тебе будет уже мало. Снова трешь переносицу и хмуришься. Виски ломит. Сегодня и твое травмированное в аварии плечо весь день напоминает о себе, иногда простреливает так, что хочется выть. Сказываются последствия стресса. 

Разговор с лечащим врачом не дал тебе ровным счетом ничего. Ответ один – ждать. Заходишь в палату. Она полусидит на кровати, перед ней переносной столик, в пластиковой тарелке какое-то не вызывающее доверия пюре подозрительного цвета, стакан воды. Непроизвольно морщишься. Выглядит как-то не очень. Миранда осторожно берет ложку. Видишь, как дрожит ее рука. Какое-то время она словно пытается сосредоточиться. Наконец, осторожно зачерпывает немного темно-коричневой густой массы. Видно, как дрожь в руке усиливается, ложка падает, разбрызгивая пюре, и оно щедро украшает пятнами ее больничную рубашку и белое покрывало.

– Миранда... – быстро подходишь, берешь салфетку и аккуратно вытираешь. Она закусывает нижнюю губу и закрывает глаза.

Придвигаешь стул.

– Миранда, вы провели месяц без сознания. Дайте себе время, – улыбаешься, поднимаешь ложку и принимаешься ее кормить. Стараешься не анализировать происходящее. Ты просто делаешь единственное, что можешь делать сейчас.

– Теперь вам надо поспать. Доктор сказала, чем больше вы будете отдыхать, тем лучше, – стираешь остатки пюре из уголка рта. Помогаешь лечь.

– Вот так, – улыбаешься.

Она осторожно берет тебя за руку.

– Спасибо… Как...? – смотрит на тебя смущенно и немного растерянно. – Как тебя зовут? Я… я не помню… – в голосе легкая дрожь. И ты никогда прежде не слышала, чтобы ее голос звучал так тихо, так мягко и нерешительно.

– Андреа, но все зовут меня Энди, – слегка сжимаешь ее ладонь.

– Энди... – медленно и слегка задумчиво она произносит твое имя – так, словно пробует, как оно будет звучать. Потом широко улыбается: – Мне нравится.

– Я рада.

– Ты… – она снова замолкает в нерешительности.

– Да? – ты даже не замечаешь, что нежно поглаживаешь ее руку. За то время, что она была без сознания, это стало для тебя привычным.

– Ты ведь будешь здесь… завтра? Когда я… когда я проснусь? Я не помню тебя, но… – она опускает глаза, и на щеках появляется чуть заметный румянец. Замираешь, не в состоянии понять, к чему она ведет.

– …Но с тобой мне спокойней… почему-то, – на губах появляется еле уловимая улыбка.

– Я буду рядом, когда ты проснешься.

Ты будешь рядом. Сейчас ты нужна ей сильнее, чем раньше, сильнее, чем когда-либо.

~*~

– Мы живем здесь?

Ставишь пакеты с продуктами на комод и поворачиваешься к Миранде. Она стоит посреди холла и с любопытством осматривается. Ты тоже беглым взглядом окидываешь комнату. Ты уже была в этой квартире. Все в коричнево-бежевых тонах, на стенах – венецианская штукатурка, на полу восхитительно мягкое ковровое покрытие с длинным ворсом, в котором можно запросто утонуть. Массивная деревянная резная мебель, узорчатые напольные вазы, скорее всего – антиквариат, всегда со свежими цветами. Пышность и роскошь классики. Во всем чувствуется безупречный вкус, но тебе все равно немного неуютно здесь. Отделка нью-йоркского дома Миранды –  сочетание дерева и металла – тебе нравится больше.

– Вы живете здесь, когда прилетаете в Лондон.

– Ясно. Энди, сколько раз я говорила тебе насчет «Вы»? – с наигранным возмущением восклицает она. Смущенно улыбаешься. Ты никак не привыкнешь к такой Миранде. Даже не можешь точно сказать, нравится ли тебе такая Миранда. Скидываешь туфли, берешь пакеты и направляешься на кухню. Времени на покупку продуктов не было. А добиться чего-либо вразумительного от Эмили относительно персонала, следящего за лондонской квартирой Пристли, тебе не удалось. Ответ Найджела ясности не добавил: «Ну, кто-то, наверно, следит…». Очень информативно. Дозвониться до Кары ты тоже не смогла, абонент все время был недоступен. Создавалось впечатление, что первый муж Миранды жил не в самом Лас-Вегасе, а где-то посреди пустыни. Да и ты, когда приезжала за вещами для Миранды и привозила свои, не встречала никакой прислуги во время своих визитов сюда.

Разбираешь продукты. Миранде требуется время. Пусть осмотрится. Лелеешь слабую надежду, что, быть может, знакомая обстановка пробудит в ней какие-то воспоминания. Врач сказал, такое возможно. Надо попросить Найджела привезти «Книгу» и последний номер «Подиума». Вынимаешь покупки. Пачка кофе – тот самый сорт, которым тогда угощал тебя Лекс, действительно оказался одним из самых дорогих, и найти его было не просто, но тебе удалось. Тут же вскрываешь упаковку и засыпаешь зерна в кофемашину. Сейчас чашка ароматного эспрессо не помешает тебе. Вам обеим. Все остальное отправляется в холодильник и в шкаф на полки. Ты еще не решила, что с ужином. А если просто заказать стейк с кровью в ресторане для Миранды, а самой ограничиться салатом? Надо подумать. Может быть, у Миранды будут какие-нибудь идеи.

– А зачем мне такая квартира в Лондоне, если я здесь почти не живу? – вздрагиваешь от ее голоса. Ты не слышала, как она подошла. Миранда садится на высокий табурет, в недоумении смотрит на тебя. Пожимаешь плечами и наливаешь кофе. Она улыбается. Ты не помнишь, чтобы она так много улыбалась; если честно, ты вообще не помнишь, чтобы она улыбалась. Нет, конечно, она улыбалась – на приемах гостям, перед вспышками фотокамер, но все это были наигранные дежурные улыбки, насквозь фальшивые. Ты никогда не видела, чтобы она улыбалась вот так, как сейчас, искренне и открыто. Теперь она так часто улыбается тебе, что ты сильно рискуешь стать зависимой от этих улыбок. И с каждым днем, глядя на нее, ты пытаешься понять – а какая на самом деле Миранда Пристли? Женщина, которую ты, оказывается, никогда не знала. Смотришь на нее. Вот она пьет горячий кофе маленькими глотками, стараясь не обжечься. Белая льняная рубашка висит на ней – так же, как и все остальное. Все вещи, что ты принесла ей в больницу, оказались просто огромными. А ты даже и не заметила, как сильно она похудела. Надо обязательно сходить в магазин. Или лучше попросить Найджела подобрать и привезти ей что-нибудь из последней весенне-летней коллекции. Он ведь все равно должен приехать через неделю. Она ловит твой изучающий взгляд.

– Что-то не так, Энди? – недоумевая, отставляет чашку. – Парик?

– Нет, все хорошо.

За месяц в больнице волосы отросли совсем чуть-чуть, и ты потратила целый день на поиски подходящего парика, но нашла то, что хотела. Платиновый цвет, похожая стрижка и длина. И сидит он на Миранде почти идеально, самое то.

Еще одна улыбка, такая же нежная. Накрываешь ее руку своей. Это превратилось в привычку – касаться ее. Чтобы снова и снова удостовериться, что она живая. Что она рядом.

– Все будет хорошо, – если начистоту, ты и сама не знаешь, говоришь это для нее или для себя.

– Я знаю, Энди, я знаю, – она сжимает твою руку.

Улыбаешься. Энди. Она никогда не называла тебя так раньше. Всегда только Андреа, Андреа, с этим неповторимым акцентом. Называла тебя так, как больше никто и никогда. Акцент остался. Удивительно. Ты проштудировала огромное количество литературы, все, что хоть как-то касается амнезии. Научные статьи, медицинские исследования и даже парапсихологические изыскания.  Просмотрела все, что можно было найти в интернете. Теперь ты можешь считать себя в некотором роде экспертом. Хотя все, что связано с человеческим мозгом, до сих пор недостаточно изученная сфера.

– Энди?

Вздрагиваешь. Она смотрит на тебя с легким беспокойством.

– Извини, я задумалась. Как насчет ужина? – легко соскальзываешь с высокого табурета и идешь к холодильнику. Не зря же ты три года встречалась с поваром; кое-какие навыки из вашего совместного проживания пришлись как нельзя кстати.

– Есть пожелания? – поворачиваешься к ней.

– Нет. Удиви меня.

– Хм, удивить… посмотрим…

Она лежит на диване в джинсовых шортах и черной футболке и с любопытством рассматривает журнал. Ты сидишь в кресле с ноутбуком на коленях и пытаешься писать. Именно пытаешься – за час всего пара строчек. Не единой мысли, может быть, еще и потому, что ты то и дело поглядываешь на нее. Наверное, сейчас ты похожа на чересчур заботливую молодую мамашу, которая даже на секунду боится выпустить свое чадо из поля зрения. Еще один взгляд. Тебе пора уже наконец-то закончить эту статью. Конечно, «dead line is just the beginning», но сейчас тебе меньше всего хочется торчать в редакции и выслушивать недовольные высказывания редактора. Еще один быстрый взгляд. Видишь, что Миранду что-то заинтересовало в журнале. Она внимательно рассматривает какую-то фотографию.  Ставишь ноутбук на журнальный столик и подходишь к ней. Ну, разумеется, ты совсем забыла, что в том номере статья про нее, с краткими биографическими данными и фотографиями. На паре фотографий засветилась и ты. Стоишь чуть позади нее, но близко. Странно. Ты никогда не задумывалась, не замечала, но на фото отчетливо видно, что ты стоишь к Миранде ближе, чем Эмили. Интуитивно ты всегда старалась быть к ней ближе. 
           
– Никаких ассоциаций? – садишься рядом, осторожно проводишь по спине рукой.
           
– Нет, я понимаю, что это я. Вижу, что это я… Но когда я читаю, у меня не возникает никаких эмоций. Ничего. Словно я читаю про совершенно постороннего мне человека, – она судорожно вздыхает и закрывает лицо ладонями. Встаешь на колени возле дивана, убираешь журнал, а потом обнимаешь ее за плечи. 
           
– Все образуется, Миранда, – нежно гладишь ее спину. Она поворачивается и прячет голову на твоем плече.
           
– Мне страшно… Энди, мне страшно… Что, если я не вспомню?..
           
– Обязательно вспомнишь, – тихо шепчешь в ответ. Она обязательно вспомнит. И ты стараешься не думать о том, что где-то в глубине души твое гадкое эгоистичное «я» безумно не хочет того, чтобы она вспоминала. Ты повторяешь как мантру, каждый день, снова и снова: «Не смей привыкать к этому ее теплу, не смей привыкать к ощущению ее хрупкого тела в твоих руках». Ты знаешь, что это бесполезно. Ты уже переступила ту черту, когда можно было повернуть назад. Это случилось еще в больнице, когда ты обещала всегда быть рядом. Рядом с ней. Когда поняла, что она для тебя значит.

– Как насчет вечерней прогулки по парку? – тихо шепчешь ей на ухо. Когда она кивает в знак согласия, добавляешь: – Вот и хорошо. А потом можно будет где-нибудь поужинать.

– Замечательная идея. Энди... – она поворачивается к тебе, ее лицо всего в каких-то нескольких сантиметрах от твоего. Она так внимательно смотрит, что тебе становится немного не по себе. Она словно пытается заглянуть внутрь тебя, увидеть там ответы на свои вопросы. Или, быть может, увидеть себя такой, как ты ее помнишь. 

– Сколько мы друг друга знаем?

– Чуть больше двух лет, я говорила…

– Да-да, помню, это я помню, – смеется. –  А сколько мы уже вместе?

Смотришь на нее с недоумением, – ты же только что ответила на вопрос. Ты уже рассказывала ей, как тебя занесло в «Подиум», сколько времени ты работаешь у нее. Ты рассказала ей все, что знала, даже нашла статьи в сети и журналах, о «Подиуме», о ней. Ты упорно и методично тщательно собираешь для нее ее прошлое.

– Миранда?

Она нежно проводит рукой по твоей щеке.

– Я просто не могу понять, почему ты до сих пор ни разу меня не поцеловала…

– Что?! – голова начинает идти кругом. О чем она говорит? Ты прекрасно знаешь, о чем, ты не могла ослышаться. Но... Да, ты старалась быть рядом с ней постоянно – и в больнице, и после того, как она вышла из комы. Помогать по мере сил, поддерживать. Ты старалась быть мягкой и нежной, старалась делать все, чтобы ей был комфортно. Возможно, в какой-то момент ты перегнула палку и перестаралась со своей опекой, со своей нежностью. И она решила… Но ты до сих пор отчетливо помнишь тот страх, когда ее жизнь висела на волоске. Когда единственное, что ты могла – ждать. Ждать. Ты ни за что не хотела бы испытать это снова.

– Миранда, мы не... – отстраняешься от нее, трешь переносицу. - Черт… Мы не вместе… Я работаю у тебя. Да. Работаю.

Лицо Миранды меняется, она бледнеет и отшатывается от тебя. Садится и какое-то время просто смотрит. Вздрагиваешь - ты почти забыла, как холодно она может смотреть.

– Миранда, – пытаешься дотянуться до нее.

Резко отдергивает руку и встает. Подходит к окну.

– Миранда... – тоже поднимаешься.

– Тогда зачем? – ты видишь, как у нее дрожат руки, когда она берет твою пачку «Мальборо» с подоконника и закуривает.

– Зачем ты это делаешь? Ради денег? Решила подработать сиделкой?! И сколько же тогда тебе платят?

– Что? Миранда! – быстро подходишь к ней. - Нет! Нет! Конечно, нет! – касаешься ее руки.

Дергается.

– Не трогай меня! – зло, холодно огрызается и добавляет по-французски: - Не прикасайся ко мне! Убирайся! – кажется, она даже не заметила, как перешла на другой язык.

– Миранда, – сжимаешь ее плечи и разворачиваешь к себе: - Не надо курить, эти сигареты слишком крепкие для тебя, – ты тоже переходишь на французский. Ты выучила его - пришлось. Ты просто не могла не выучить язык, которым она так восхищалась. Забираешь сигарету, вдавливаешь в пепельницу.

– Что ты себе позволяешь? – она почти шипит на тебя, а ты чувствуешь какую-то дикую радость. Злость - это хорошо. Злость делает ее прежней.

– Миранда, – обнимаешь ее, а она впивается в твои плечи и пытается оттолкнуть. Не позволяешь, она тихо ругается по-французски. А ты радостно смеешься.

– Это я выучила в первую очередь.

– Выучила?

– Миранда, ты только что говорила по-французски.

– Я говорю по-французски? – в голосе удивление. Она не заметила.

Киваешь.

– Я делаю это потому, что ты мне не безразлична, – наклоняешься и целуешь ее в щеку: - Я хочу, чтобы ты мне поверила.

Несколько секунд она просто смотрит на тебя, потом все-таки улыбается и расслабляется в твоих объятиях, опускает голову тебе на плечо. И ты стараешься даже не думать, как ты будешь из  всего этого выпутываться. Ты справишься. Сейчас главное – Миранда. Главное, чтобы к ней вернулась память. А что потом… ты подумаешь об этом тогда, когда наступит это «потом».

Вздрагиваешь от внезапных яростных раскатов грома, кажется, они звучат совсем рядом. Странно, накануне ничто не предвещало грозы. Ясный солнечный и жаркий день и такой же жаркий, но не душный вечер. Длительная прогулка по Сент-Джеймскому парку, а потом катание на колесе обозрения. Если честно, то ты всегда настороженно относилась к чертовому колесу. В мчащемся на безумной скорости вагончике на диких виражах горок ты чувствуешь себя гораздо уютнее, чем в плавно скользящей кабине колеса. Тебе всегда кажется, что кабина может оторваться и упасть. Особенно не очень хотелось бы упасть с самого высокого колеса в Европе. Но Миранде почему-то непременно захотелось прокатиться, и тебе ничего не оставалось, как со страдальческим видом поплестись с ней. И оно того стоило. Миранда, похоже, радовалась по-настоящему, смеялась и с восхищением рассматривала открывшуюся с высоты великолепную панораму города. Да это стоило твоих нервов – увидеть Миранду такой счастливой. Тебе безумно хочется запомнить ее такой…

Тянешься за кружкой. Кофе остыл, а тебе чертовски лень идти варить свежий. Тебе все-таки удалось справиться с этой статьей. Сохраняешь документ. Завтра надо будет просмотреть на свежую голову, и можно отправлять редактору. Закрываешь ноутбук и нехотя встаешь. Перекур, и можно идти спать. Напольные часы в коридоре только что отзвонили три. Отличная обстановка для любого уважающего себя фильма ужасов: гроза, почти пустая квартира и старинные напольные часы с боем. Не хватает привидений. Хотя, кто знает, может быть, они здесь и имеются, просто не показываются на глаза? Это привидения-аристократы, считающие ниже своего призрачного достоинства показываться на глаза простым смертным, тем более каким-то янки.

Усмехаешься. Действительно, пора спать, а то в голову лезет какой-то бред. Пачка «Мальборо» и зажигалка лежат на подоконнике. Чуть приоткрываешь одну створку окна, закуриваешь. Грохочет заливисто и как-то задорно. Дождь льет стеной. Ты никогда не боялась грозы. Вспоминаешь, как в детстве отец взял вас с сестрой на рыбалку, провести выходные в палатке на берегу озера. Утром ловля рыбы, а вечером посиделки у костра и страшилки заговорщицким голосом. В одну из ночей была гроза. Такая, как бывает только на природе: каскады воды, протяжно воющий ветер и  раскатистый гром. Но тебе не было ни капельки страшно. Интересно, почему людям бывает страшно в грозу? Джил тогда окончательно и бесповоротно упала в твоих глазах как старшая сестра - она позорно распустила нюни. А вот ты была на высоте. После тех выходных Джил больше не ездила с вами… И когда последний раз ты была на рыбалке? Ужасно давно. Кажется, на первом курсе колледжа. Надо будет обязательно повторить. Может быть, когда Найджел привезет девочек. Бедный Найджел… Ты надеешься, что в компании сорванцов Миранды и в отсутствие няни он не сойдет с ума над Атлантикой. Они должны прилететь в пятницу. Ты не знаешь, как Миранда может отреагировать на собственных детей. Надеешься, что они смогут вызвать хоть какие-то воспоминания. По крайней мере, ты рассказала ей, что у нее две дочери. Улыбаешься, вспоминая, как она рассматривала их фотографию.

– Они на меня не похожи.

– Похожи-похожи. Особенно характером, – с легкой усмешкой.

Недоверчивый взгляд в твою сторону.

– Они выглядят наглыми и избалованными, – морщится, - ты уверена, что мне можно доверять детей? В моем состоянии… – многозначительно и с некоторым опасением - и ты уже не можешь сдержать смех, падаешь на диван, почти истерично хохоча. – И что смешного? Может быть, я еще не готова к такой травме? – бурчит обиженно.

А ты просто задыхаешься от смеха.

– Прекрати ржать! – и в тебя летит подушка с кресла, потом еще одна. А ты просто не можешь остановиться. Как-то слишком нереальным кажется все происходящее. Совершенно безумный разговор. И это Миранда Пристли? Должно быть, мир окончательно сошел с ума.

Вскрикиваешь и роняешь окурок на подоконник, когда руки обвиваются вокруг твоей талии и Миранда прижимается к твоей спине. Обнимает тебя крепко - так, словно хочет стать частью тебя. Может быть, это паранойя, но тебе кажется, что последние дни она стала намеренно провоцировать тебя. Нежные прикосновения, как бы невзначай; странные взгляды, пристальные, изучающие. Она будто хочет чего-то добиться. И эти объятия… Она может просто подойти и обнять, прижаться к тебе. Или поцеловать. Вроде бы это всего лишь невинный поцелуй в щеку… Или тебе это только кажется? Она не поверила тебе, что вы не любовники? Причина в этом, или в чем-то другом? Или во всем виновата твоя паранойя.

– Миранда... – судорожно выдыхаешь. Наверное, ты никогда не привыкнешь к тому, как бесшумно она может передвигаться. Вспоминаешь, как подскакивала на работе, особенно первые недели, от ее внезапного появления. И как ей это удавалось на таких каблуках? Фирменный секрет Миранды Пристли. – Почему ты не спишь?

Она слегка отпускает руки, ты разворачиваешься к ней лицом, и она снова крепко обнимает тебя, опускает голову на плечо и вздыхает.

– Не могу… Мне... – в голосе смущение. - Мне страшно… И мне снился сон… Кошмар…

Нежными успокаивающими движениями принимаешься гладить ее по спине. Снова вздыхает.

– Что тебе снилось? – спрашиваешь тихо.

– Кажется… Кажется, это была авария…

– Авария? – ты ведешь ее к дивану, садишься и тянешь к себе - сесть рядом, но вместо этого она опускается к тебе на колени, обнимает за шею и снова наклоняет голову на плечо. Все-таки это не паранойя. Продолжаешь гладить ее спину: – Что именно ты видела?

– Красная машина - быстро, очень быстро приближающаяся, и я не могу ничего сделать, чтобы остановить это. Она словно летит. Так быстро…

– Красная? – в вас врезалась красная «Ауди».

– Да, красная.

– Что еще? – вдыхаешь запах травяного мыла и почти рассеявшийся аромат «Булгари». Ты стараешься говорить спокойно. не давить. Но ты должна знать, что еще выдало ее подсознание. Ее врач сказал, что такое возможно, что первой ласточкой могут стать сны, и посоветовал записывать их, если она будет помнить. Но за две недели, что прошли с момента выписки, это первый раз, когда она запомнила свой сон. Раньше тоже так было, она говорила, что ей что-то снилось. Какие-то образы, люди, места, события. Но все слишком нечеткое, слишком расплывчатое. И она ничего не запоминала.

– Я… я кричу… и кажется, я… да… или…

– Что, Миранда? Что еще? – да, она кричала. Ты помнишь. Ты хотела бы никогда больше не слышать этот ее крик. И ты знаешь, что никогда не сможешь его забыть.

– Кажется, я что-то сжимала рукой… Теплое… мягкое… это была рука… Я сжимала чью-то руку, – она поднимает голову и смотрит на тебя. В зеленых глазах блестят слезы.

– Тише, родная, тише… Что-нибудь еще? – бережно проводишь рукой по короткому ежику пепельно-русых волос.

– Нет. Потом темнота. Но там был голос, в темноте. Он точно там был. Успокаивающий. Родной, – она улыбается. Ты тоже. Она слышала. Значит, она действительно слышала, когда ты говорила с ней.

– Это было?

Киваешь.

– Это была ты? Твой голос?

Еще один кивок. Не имеет смысла скрывать или лгать. Зачем?

– Ты была рядом... – она поднимает голову, внимательно смотрит на тебя - взгляд долгий, изучающий. Осторожно подается вперед, и ты не в силах остановить ее, ты словно зачарована. Околдована ее зелеными глазами, ее теплом. Мягкий нежный поцелуй, несмелый и такой восхитительный. Ты не должна! Это неправильно! Надо отстраниться, прекратить это сладкое безумие, пока не стало слишком поздно. Но ты не можешь. Она подчинила тебя себе, уже давно завладела тобой: твоими мыслями, твоими снами, а сейчас, похоже, и твоим телом. Ее пальцы зарываются в твои волосы, и она углубляет поцелуй. Сжимаешь ее плечи и все-таки отстраняешь от себя.

– Миранда, – судорожно выдыхаешь. Она снова пытается поцеловать тебя. Не позволяешь: – Миранда, не надо… Уже поздно. Пора спать.

Она не двигается и не предпринимает никаких попыток подняться.

– Миранда... – бредовость ситуации начинает тебя напрягать. Если она считает… Миранда хитро и с любопытством смотрит на тебя. Ждет. Можно, конечно просто скинуть ее на диван. Или… Усмехаешься. Она немного набрала в весе после больницы, но все равно еще не вернулась к своему обычному состоянию. Усмехаешься. Если она ждет от тебя каких-то действий, ты не намерена ее огорчать. Одна рука - под ее колени, вторая на уровне спины. Она только и успевает, как сильнее обхватить тебя за шею, прежде чем ты встаешь с ней на руках.

– Энди! – тихий вскрик. На твой взгляд, она все равно еще слишком легкая. Необходимо исправить эту ситуацию. Завтра с утра ты этим и займешься. На завтрак надо будет приготовить вафли.  Остается надеяться, что Миранда любит вафли с медом и свежей клубникой.

Выходишь в коридор, движением бедра выключив свет в зале. Миранда, похоже, очень неплохо устроилась. Спиной открываешь дверь в ее спальню. Там темно, только узкая полоска света из коридора. Осторожно опускаешь ее на кровать. Пытаешься подняться - не пускает. Ее руки по-прежнему обвиты вокруг твоей шеи, и она тянет к себе. Что же ты делаешь, Миранда? Упираешься в матрас по обе стороны от нее. Зеленые глаза сияют и губы слегка приоткрыты. Она красива - даже с этой совершенно дикой прической, точнее, с полным ее отсутствием - она все равно красива.

– Андреа... – по телу пробегает дрожь. Она впервые после возвращения называет тебя полным именем. И она произносит его так, как ты помнишь. С тем неповторимым акцентом. Судорожно сглатываешь. Как она смотрит на тебя! Зеленые глаза полны желания. Ты тонешь в них.

– Андреа, ты ведь хочешь этого, – медленно, чувственно облизывает губы.

О да. Ты безумно ее хочешь. Прямо сейчас.

Нет.

Наклоняешься и почти неуловимо целуешь ее в лоб.

– Спокойной ночи, Миранда, – ты застала ее врасплох. Она не ожидала подобного и ослабила хватку. Спокойно поднимаешься и выходишь из комнаты. Холодный душ и сигарета. Кажется, Миранда поставила перед собой цель свести тебя с ума. Не думаешь, что это такая уж и сложная задача. А на улице вроде бы перестало грохотать. Завтра будет свежо.

~*~

Найджел прислоняется к косяку и страдальчески вздыхает. По одному его виду ты легко можешь предположить, что полет был отнюдь не благоприятным, и абсолютно точно - запоминающимся. Усмехаешься про себя. Все-таки интересно, почему Кара не полетела с девочками. Ты в курсе, что няня близняшек на дух не переносит их папочку, но все-таки нанимала-то ее Миранда, не мог же он ее уволить? К тому же с Мирандой у нее сложились на удивление неплохие отношения. Насколько тебе известно, она держится на этом месте уже шесть лет. И девочки ее любят.

– Кофе? – спрашиваешь с улыбкой. Он кивает.

– Я этот полет, дорогая, никогда не забуду! – массирует виски. - Это не дети, а черти! И как самолет в принципе их выдержал? В процессе они еще умудрились завести знакомство с парой таких же ненормальных деток. Чудо, что мы долетели, а не покоимся сейчас где-нибудь на дне Атлантического океана.

– Ну, Найджел, неужели все было настолько плохо? – смеешься. Проходите в зал и оба застываете в дверях.

– Энди, я сплю, и мне снится кошмар? – Найджел поворачивается к тебе, в голосе удивление, смешанное с полным недоумением. Отрицательно мотаешь головой. Если даже это и так, то тебе снится то же самое. Скрестив руки на груди, Миранда сидит на диване и с явным опасением рассматривает девочек. Близнящки в растерянности стоят в центре комнаты и смотрят на нее. Немая сцена затягивается. Наконец Кессиди, поскольку она всегда была поактивнее сестры и немного посмелей и понахальней, делает шаг вперед.

– Мам? – вопросительно. Миранда почти никак не реагирует на нее, только изящно изгибает бровь. Снова повисает тишина. Кессиди немного нервно проводит рукой по волосам, а потом поворачивается к вам. Смотрит вначале на сестру, потом переводит вопросительный взгляд на тебя. Определенно, Миранда решила не облегчать детям сложившуюся ситуацию, да и тебе, впрочем, тоже. Пора что-то делать.

– Девочки, знаете, думаю, вы устали, перелет был длинным, утомительным, – Найджел что-то хмыкает, но ты игнорируешь его. - Предлагаю вам переодеться. На кухне сок и сандвичи с ветчиной и курицей - на случай, если проголодаетесь. Нам с Найджелом надо съездить в редакцию. А вечером мы вчетвером можем сходить в кино, по-моему, там как раз показывают нового «Поттера», – подмигиваешь Кесс, она широко тебе улыбается и кивает. Ты до сих пор не можешь понять, чем заслужила такое расположение детей Миранды. Может быть, дело в твоем отношении? Ты не прыгаешь перед ними, пытаясь угодить, и смотришь на них не как на дочерей Миранды Пристли, а как на обычных двенадцатилетних девочек, - да, избалованных и вредных, но в этом возрасте все дети таковы, в той или иной степени. А им, кажется, нравится, что ты можешь говорить с ними наравне. Обе сорвиголовы скрываются в коридоре. Миранда почти с ужасом смотрит на тебя.

– Ты же не оставишь меня с ними?!

Глаза Найджела округляются, становясь почти одного размера с его очками. Он смотрит на Миранду в полном замешательстве.

– Миранда, это твои дети, – делаешь ударение на слове «твои».

– Но что я с ними буду делать? Я их даже не помню! – в голосе растерянность.

– Придумаешь что-нибудь, – подхватываешь рюкзак с ноутбуком и выходишь из квартиры.

Смущенно улыбнувшись, Найджел спешит за тобой.

– Тебе не кажется, что это было немного жестоко, Энди, ты, можно сказать, только что  бросила ее в реку, кишащую пираньями! Двумя маленькими, но очень прожорливыми пираньями, – усмехается. Спускаетесь к машине. Падаешь на заднее сиденье. Ничего… Может, Найджел и прав, это было немного жестоко, но ведь недаром говорят, что в экстренной ситуации человек мобилизуется. В конце концов, у Миранды должен проснуться материнский инстинкт. Хотя…

– Они ее доведут, – продолжает Найджел.

Усмехаешься.

– Это еще надо посмотреть, кто кого... – многозначительно хмыкаешь. Миранда в любом состоянии может довести хоть святого. - Хочешь пари? – поворачиваешься к нему. Пару минут он раздумывает, но все-таки кивает.

– Если близняшки доведут Миранду, я угощаю тебя ужином. Если Миранда близняшек, ты меня, – протягиваешь руку. С усмешкой он ее пожимает.

– Я надеюсь, ты знаешь паб, где подают первоклассный эль.

– Не сомневайся!

Массируешь плечо. Сейчас оно напоминает о себе редко, но все равно иногда бывают дни, когда ты отчетливо его ощущаешь. И эта тупая ноющая боль, растекающаяся по всей руке, когда ты боишься брать что-либо, потому что рискуешь уронить. Ты уже разбила чашку и опрокинула тарелку с едой, потому что внезапно рука просто отнялась. Лекс говорит, что это скорее всего нервное. Но тебе все равно следует сделать еще один снимок. Может оказаться, что это ущемление нерва. К тому же у тебя в детстве уже были проблемы с этим плечом. Перелом. Твое темное, бурное прошлое. А сейчас тебя совершенно не радует перспектива будучи за рулем потерять контроль над своей правой рукой. Методично сжимаешь и разжимаешь кисть, снова и снова. Пальцы почти ледяные. Найджел сидит, откинувшись на сиденье и закрыв глаза. День плавно перетекает в вечер, окрашивая все вокруг в золотисто-бордовые тона. В салоне звучит ненавязчивая музыка, что-то из классики в современной обработке. Машина медленно двигается в плотном потоке по Оксфорд Стрит. Вы попали точнёхонько в вечерний час пик. И ведь можно было спокойно миновать центр, ну какого черта водитель потащился именно этим путем? Черт. Ругаешься себе под нос. Плечо стало реагировать чуть ли не на каждое, даже самое незначительное движение, и ты никак не можешь сесть так, чтобы не тревожить его. Черт. Вы ведь поехали так, потому что тебе надо было купить билеты в кино. Экранизация очередной книги о мальчике-волшебнике. После того приключения с рукописью Роулинг ты вообще не особо жалуешь ее творчество, да и какое к черту кино в твоем нынешнем состоянии… Найджел с сочувствием смотрит на тебя.

– Все в порядке? – он очень осторожно касается твоего предплечья, но ты все равно болезненно вскрикиваешь.

– Энди, что с тобой? – теперь в голосе отчетливо звучит беспокойство.

– Плечо, – цедишь сквозь зубы. Черт. Черт. Так безумно больно не было даже сразу после аварии. Хотя первые минуты после ты вообще не чувствовала никакой боли. Слишком страшно было за Миранду. Скорее всего, сейчас дает о себе знать то вечернее поднятие тяжестей - в виде Миранды. Плохая была идея. Ну, не то чтобы совсем… Ты отчетливо помнишь это восхитительное ощущение ее тела в своих руках. Да уж, ради того момента стоит терпеть сейчас эту боль.

– Поехали в больницу! – он уже поворачивается к водителю, когда ты его останавливаешь.

– Нет. Едем домой. Только, боюсь, в кино с девочками и Мирандой придется идти тебе, – не можешь скрыть улыбку, когда видишь, как вытягивается его лицо. Провоцировать Найджела –  сплошное удовольствие. Ты никак не можешь понять, почему он так реагирует на девочек, видно ведь, что относится-то он к ним с нежностью.

– Я верну тебе деньги за билеты, – бурчит он. Смеешься. А потом ругаешься. Определенно, сегодня рука решила тебя доконать. Закрываешь глаза. Ты не можешь сказать, что так уж сильно нервничала. Редактор принял статью, даже не выказав свое недовольство. Да и задержалась со сдачей ты всего на пару дней. Встречи, на которые потом тебе пришлось ехать вместе с Найджелом, тоже прошли ровно, Немного нервной была только встреча с организаторами благотворительного аукциона. И какого черта американский «Подиум» в это ввязался? Организаторы настаивали на том, чтобы было представлено несколько нарядов Миранды Пристли. Это не проблема, будь Миранда в нормальном состоянии. Выбрать из своего необъятного гардероба несколько вечерних туалетов она могла с легкостью. А вот сделать то же самое кому-нибудь другому представляется проблематичным. Ваше с Найджелом предложение просто предоставить несколько коллекционных моделей было категорически отвергнуто. Они хотят наряды Миранды. Даже сейчас тебе этого не понять. В чем прелесть перекупить платье какой-нибудь знаменитости? Все равно сэконд-хэнд, пусть даже и очень дорогой. На твое замечание Найджел лишь неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Видимо, ты просто еще не доросла. Улыбаешься себе. Да, ты просто еще не доросла. Снова пытаешься расслабиться. Ты никогда не замечала, какими неудобными могут быть сиденья в автомобилях. Даже в очень дорогих автомобилях представительского класса. Черт! И почему именно сегодня, когда ты планировала налаживать контакт Миранды с ее собственными детьми? Когда ты завтра поедешь с Мирандой, во время ее еженедельного визита к врачу, надо будет договориться с Лексом, чтобы тебе сделали рентген. Может быть, в первый раз травматолог что-то недосмотрел.

– Тебе все равно придется пойти в кино с детьми, – говоришь с улыбкой, даже не открывая глаз, и слышишь в ответ его страдальческий вздох.

– Я всегда знал, что ты меня ненавидишь.

Тихо смеешься.

Найджел забирает твой ноутбук и помогает вылезти из машины. Морщишься и прижимаешь руку к груди. Интересно, до чего договорились девочки и Миранда? Если они договорились. Ты очень сильно надеешься, что все обошлось без жертв и сильных разрушений. Вариант «Один дома-5» кажется тебе возможным, но маловероятным. Открываешь дверь своим ключом. Найджел лишь улыбается; сам он остановился в «Шератоне», но утром не было времени разобраться с новым гардеробом Миранды. Да, с вещами для нее он явно перестарался. Когда водитель помог занести все чемоданы в дом, ты лишь покачала головой. Эти чемоданы и сейчас стоят в коридоре. Кидаешь ключи на комод, вместе проходите в комнату и застываете в дверях. Теперь ощущение кошмарного сна присутствует гораздо явственнее, чем утром. Найджел поворачивается к тебе в немом вопросе. Ты даже представить себе не можешь, чем они тут втроем занимались. Доподлинно известно одно – работы прислуге заметно прибавилось. Диванные подушки раскиданы по полу, а перед плазменной панелью расстелен плед. Рядом приставка «Sony», от нее в разные стороны тянутся провода от двух джойстиков. Целая гора дисков с играми, вперемешку с картриджами от «Gameboy» и фильмами и мультиками на DVD. Там же на полу несколько открытых упаковок чипсов, пустая полуторалитровая бутылка из-под колы. И где они нашли эту гадость?! Ты точно ничего такого не покупала! Блюдо, на котором одиноко лежит обкусанный сандвич; прямо на полу – огрызки яблок и кожура от банана, стратегический запас фруктов тоже был уничтожен. Тебе становится безумно жалко итальянский паркет, залитый и заляпанный непонятно чем.

Твои герои спят, все трое, на диване. Перед телевизором, на экране которого светится игровое меню «Сезона охоты». Миранда лежит на спине, одной рукой обнимая Кессиди, носом уткнувшуюся ей в плечо. Каролина пристроилась снизу с другой стороны. Ее голова на животе у матери, рука обнимает ноги Миранды.

– Будем считать это ничьей? – Найджел первый справляется с шоком.

Киваешь. Тебе нужен фотоаппарат. Немедленно. Быстро идешь к себе в комнату, достаешь из футляра свою зеркалку, оглядываешься по сторонам. Достаешь платок, повязываешь его на шею для фиксации больной руки. Возвращаешься в зал. Найджел так и не двинулся с места. Стоит, прислонившись к косяку; похоже, он до сих пор не может поверить собственным глазам. Одной рукой, тем более левой, настраивать фотоаппарат не очень удобно, но после непродолжительной возни ты все-таки наводишь фокус. Легко представить, сколько бы можно было получить за такой снимок! Но эта фотография только твоя, ты сама будешь любоваться ею – тогда, когда от этого лета останутся одни воспоминания. Тогда, когда так близко она будет только в твоей памяти. И почему у тебя нет никакой надежды на лучшее? Ты говоришь ей, что все будет хорошо, но ты не применяешь это к себе. Горьким опытом ты научена, что все проходит. Ничто не вечно.

– Миранда, – присаживаешься на корточки рядом с диваном. – Миранда, – она вздрагивает и открывает глаза. Несколько секунд взгляд блуждает по комнате, потом останавливается на тебе.

– Энди... – она нежно улыбается и вздыхает.

– Смотрю, вы хорошо повеселились? – тоже улыбаешься. Она фыркает. Найджел осторожно перекладывает Каролину на диван, Миранда убирает руку из-под Кессиди и садится. Обводит взглядом сотворенный в комнате погром.

– Ты сама сказала «что-нибудь придумаешь», – ворчит она.

Широко улыбаешься.

– Главное, вы нашли общий язык. Надо их разбудить, у вас сеанс через два с половиной часа, – встаешь. – Но никакого попкорна! Чипсов с вас хватит, – чувствуешь на себе шокированный взгляд Найджела и насмешливый – Миранды. Краснеешь.

– Чтобы не испортить детям аппетит! – что тут еще скажешь? Ты хотела приготовить ужин, что-нибудь особенное, чтобы девочкам понравилось. Но плечо снова напоминает о себе.

– Потом заедете куда-нибудь и нормально поужинаете. Заодно Найджел обсудит с тобой благотворительный аукцион.

Миранда кривится.

– Думаете, от меня сейчас будет толк? – она вопросительно смотрит на Найджела, потом переводит взгляд на тебя: – Энди! Что с тобой!? – ты даже не успеваешь среагировать, как она оказывается возле тебя и с нежностью прикасается к твоей зафиксированной повязкой руке. Напрягаешься, но ее прикосновение не причиняет боль. В голосе беспокойство, даже легкий страх.

– Ничего страшного, Миранда... – улыбаешься. – Это последствия травмы…

– И ты хочешь, чтобы я поехала в кино? – возмущенно.

– Миранда… Я... – она не дает тебе договорить.

– Думаю, Найджел справится с таким заданием, как сводить девочек в кино, – она поворачивается к Найджелу с очаровательной улыбкой, от которой – ты видишь – ему становится не по себе. – Я останусь с тобой и приготовлю ужин. А за ужином мы с Найджелом все и обсудим.

Он страдальчески вздыхает, ты пытаешься возразить:

– Миранда, правда, это не обязательно, я думаю, девочкам…

– Я думаю, на сегодня с меня хватит их, а им – меня. Обормоты, подъем! – громко, резко, приказным тоном – так, что вы с Найджелом инстинктивно отступаете. Она в недоумении косится на вас обоих. В «Подиуме» подобный тон Миранды при обращении к кому-либо предвещал стихийное бедствие. Кессиди открывает глаза, смотрит на Миранду, потом на вас, и нехотя садится.

– Каро. Каро. Каро! – никакой реакции. Ее сестра только сильнее сворачивается в клубочек, бурча что-то под нос. Кессиди недовольно поджимает губы – жест, который вы с Найджелом очень хорошо знаете, – смотрит на сестру и легонько пинает ее.

Прямо в одежде растягиваешься поверх пледа на кровати. Ты попыталась снять футболку, но поняла, что просто не можешь поднять руку. Закрываешь глаза. Наблюдать за Мирандой и девочками было настоящим удовольствием. Вы с Найджелом пытались оставаться серьезными и не хихикать, но не смогли. Отчетливо видно, что она даже не представляет, как себя вести с ними, и пока она только выбирает тактику поведения. И у нее это получается. Вначале кажется, что она держится с ними как ровня, а потом один взгляд, слово – и они безоговорочно слушаются. Ты не помнишь, чтобы раньше так было. Что же происходит? Они тоже пытаются подстроиться к такой Миранде? Или им до сих пор страшно? Они не показывают это, они никак не показали это ей, но ты знаешь. Потому что помнишь их голоса – глухие, безжизненные, звучащие с противоположной стороны земного шара. Помнишь, как ты уверяла их, что все будет хорошо. Они просто боятся. Остаточный страх, как и у тебя, страх потерять ее. А сейчас они просто храбрятся.

Из приоткрытой двери доносятся крики и шумная возня – девчонки помчались одеваться. Заглянул Найджел с несчастным, совершенно убитым видом, во взгляде написана жажда мести. Остается надеяться, что им всем понравится кино.

Расслабляешься. Пульсирующая боль никак не проходит, держится на периферии твоего сознания. Начинаешь напевать под нос детскую песенку про звездочку. Давным-давно, когда на рыбалке с отцом ты сломала плечо, упав с дерева, и он гнал в город; ты лежала на заднем сидении, одежда вся в грязи, на щеках слезы; боль была адской. И отец заставил тебя петь. Вы пели вдвоем. Это помогло тебе тогда. Может, и сейчас поможет. Тихо, почти неслышно, ты поешь:

– Twinkle, twinkle, little star…
How I wonder what you are…
Up above the world so high…
Like a diamond in the sky…

Куплет. Еще один. Еще один. Снова и снова.

Twinkle, twinkle, little star…

Постепенно тебе все-таки удается отвлечься.

Открываешь глаза. Боль отступила; ты даже и не заметила, как задремала. Миранда сидит у изголовья, нежно перебирает твои волосы. На губах чуть грустная улыбка.

– Как твоя рука?

– Лучше.

– Почему ты мне не сказала, что тоже пострадала в аварии? – в голосе укор.

– Я… Наверное, я просто не задумывалась над этим. Это мелочи.

Она сжимает ладонь твоей здоровой руки:
– Я испугалась.

– Ничего страшного, Миранда.

Она ложится рядом, обнимает тебя, опускает голову на плечо – словно укутывает тебя своим теплом и своей нежностью. Что же ты будешь делать потом, когда не будет всего этого? Ты не должна думать об этом сейчас. Она прижимается к тебе. Ты болезненно ярко ощущаешь прикосновение ее тела. Сейчас ты даже немного жалеешь, что боль прошла. Миранда так близко и так недосягаемо далеко… Осторожно переворачиваешься на бок, заставив ее сделать то же самое. Смотрит на тебя вопросительно. Осторожно проводишь рукой по ее щеке: такая теплая бархатистая кожа. Ты вспоминаешь слова Сьюзен. «А она знает?». Ты боялась, что упустила свой шанс, чего же ты ждешь теперь? Она – не она. Она не помнит. А когда вспомнит, для тебя снова будет уже поздно. Твои слова снова перестанут иметь значение для нее. Так чего ты ждешь?
Carpe Diem. 

– Миранда, я хотела сказать… Я… Я люблю тебя, – подаешься вперед, касаешься ее губ нежным, почти неощутимым поцелуем и быстро отстраняешься.

Ее глаза блестят. Она улыбается.

– Я знаю, Энди, я знаю… Я... – прикладываешь палец к ее губам.

– Не надо. Не говори ничего, – ты не хочешь слышать это. Такую желанную, такую сладкую, но все-таки ложь. Или нет, не ложь. Заблуждение. Ее заблуждение.

Что же, ты сказала. Теперь она знает, а все остальное уже не имеет значения. Прячешь голову у нее на груди; ты не будешь думать об этом. Она не ожидала этого и поэтому только спустя несколько секунд обнимает тебя и принимается гладить по спине, – как-то незаметно вы поменялись ролями, – и целует волосы. А ты уже решила. Ты будешь любить ее, пока есть возможность, ничего не требуя взамен. А потом уйдешь. Может быть, повезет, и тебе удастся остаться в лондонской редакции. 

~*~

Найджел снимает очки и трет глаза, поворачивается и задумчиво смотрит на часы, потом на тебя. Стоишь, опираясь на стол, тупо уставившись на разложенные на столе распечатанные фотографии. Три часа, а вы так и не пришли к какому-либо однозначному решению. Тянешься к открытой банке колы. Делаешь глоток, замечаешь, как Найджел морщится, усмехаешься. Тебе кола помогает думать – видимо, одна из пагубных привычек, оставшихся с колледжа.

– Без Миранды мы ничего не решим, – тебе это было ясно с самого начала. Найджел кивает. Но Миранда, похоже, вовсе не планирует вам помогать. Она даже не взглянула на фотографии, отмахнулась от ваших настойчивых просьб хотя бы попытаться выбрать. Просто сказала, что ей все равно, поскольку она не помнит, – и ушла с девочками гулять.

Трешь переносицу, бросаешь быстрый взгляд на часы. Они уже должны вернуться, их нет почти два часа. Замечая твой обеспокоенный взгляд, Найджел лишь улыбается.

– Может быть, перекусим?

– Все, что найдешь в холодильнике – твое, – берешь со стола фотографию. Миранда в длинном черном платье с открытыми плечами. Один из ежегодных приемов, устраиваемых «Подиумом» – «The Age of Fashion». Ты помнишь тот прием. Ты оказалась на нем только потому, что Эмили не во время свалилась с простудой, и тебе пришлось ее заменить. Миранда была ослепительно красива в этом платье... Ты помнишь, как у тебя перехватило дыхание, когда она спустилась вниз.

– На Миранде это платье сидит идеально, – Найджел возникает рядом с тобой почти незаметно. Поворачиваешься. В одной руке у него чашка с кофе, в другой сандвич с ветчиной.

– Ты думаешь, им можно пожертвовать?

Отрицательно мотаешь головой. Нет. Это платье ты сама не позволишь выставить на аукцион. Ты бы хотела снова увидеть его на Миранде. Закрываешь глаза, снова возвращаясь в тот вечер. Смешно – в тот день ты так спешила на день рождения Алекса…

– Энди… Энди… – он отодвигает часть фотографий и отставляет чашку. Смотрит на тебя внимательно, задумчиво. Кажется, он хочет что-то тебе сказать, но не знает, стоит ли это делать. Наконец решается:

– Что ты делаешь, Андреа?

После той ночи ты стараешься вести себя с  Мирандой как и прежде, словно ничего не произошло. Будто твое признание – всего лишь сон. Ты почти заставила себя в это поверить. Но она… она – нет. Она окутывает тебя своей нежностью, и с каждым разом ты понимаешь, что тебе все труднее и труднее ей противостоять. Ты знаешь, что можешь сломаться. Слишком нежные прикосновения, слишком ласковый голос. Слишком много тепла. С тех пор ты уже не раз ловила на себе внимательный взгляд Найджела, и сейчас ты прекрасно понимаешь, о чем он, но делаешь вид, что нет. Смотришь на него удивленно, Найджел лишь качает головой – слишком хорошо он тебя изучил за последнее время.

– Ты знаешь, о чем я. Как ты думаешь, что будет, когда она все вспомнит?

Отходишь к окну, к твоему привычному месту для курения. На подоконнике пачка сигарет, зажигалка и пепельница. Закуриваешь, смотришь на суетливый мир: внизу люди и машины, вверху самолеты. Говорят, небо над Лондоном никогда не пустеет. Сейчас ты отчетливо можешь видеть две тени, одна идет на посадку, вторая на взлет. Найджел подходит к тебе, встает рядом. Выдыхаешь дым. Ты знаешь, что будет, но стараешься не думать об этом.

– Она возненавидит меня, – отвечаешь с грустной усмешкой. Возненавидит. И тогда ты потеряешь ее навсегда. Смешно, ты ведь никогда ею не обладала. Ты просто была рядом. Твоя ненавистная работа как-то совершенно незаметно стала твоей жизнью – как и эта женщина.

Выбрасываешь окурок. Ты начинаешь нервничать, их слишком долго нет. А если что-то случилось? Тянешься к телефону, не глядя набираешь ее номер. Холодный металлический голос – «абонент не отвечает или временно не доступен». Внутри все опускается. Наверняка что-то случилось! Дрожащей рукой набираешь номер Каролины – результат тот же. Пытаешься успокоить тебя тем, что они могут просто ехать в метро, но руки предательски дрожат.

– Черт! Почему их так долго нет?! – снова закуриваешь.

– Хей, не волнуйся, – Найджел легко приобнимает тебя за плечи. Это глупо. Но ты никак не привыкнешь так долго не видеть ее. Несмотря на то, что прошел уже месяц с момента выписки, тебе надо видеть ее. Доказывать себе снова и снова – она жива. Она рядом. 

– Ты слишком остро на все реагируешь. Миранда уже большая девочка. Тем более с ней же близняшки…

– Это меня и волнует, – обреченно вздыхаешь.

Найджел смеется и легонько пихает тебя в бок.

– Эй! – недовольно смотришь на него. Хитро улыбается в ответ, а потом хватает тебя, валит на диван и принимается щекотать. Судорожно пытаешься увернуться от него, но не получается; он явно превосходит тебя по комплекции. В конце концов вы оба летите на пол, по счастливой случайности избежав встречи с журнальным столиком. Извернувшись, ты оказываешься сверху, садишься, пригвождая его руки к полу, и издаешь победоносный клич. Он смеется, пытается тебя спихнуть, но безрезультатно.

– Вы повержены, мистер! – заявляешь самодовольно. Вы оба ненормальные, это факт

– Мне казалось, что вы пытаетесь решить вопрос с моими платьями? – откуда столько льда в самой обычной фразе?

Резко поворачиваетесь. Миранда стоит в дверях, девочки с любопытством и недоумением выглядывают из-за нее. Она переводит взгляд с тебя на Найджела. Он краснеет, на губах появляется смущенная улыбка. Ты тоже улыбаешься, быстро поднимаешься и помогаешь подняться ему. Миранда одаривает вас ледяным взглядом. Ты чувствуешь – что-то не так. Она рассержена. Сильно рассержена, и ты совершенно не понимаешь, почему.

– Вы хорошо погуляли? – легонько, в шутку, стукаешь пальцем по носу Каролины, та забавно морщится. Кессиди восторженно кивает, рассыпая волосы по плечам.

– Мы плавали до Гринвича! Гуляли по парку! Ели мороженое и сахарную вату, она такая огромная! – в голосе дикий восторг, она говорит об этом так, словно никогда прежде с ними ничего подобного не происходило. А может, и на самом деле не происходило? Миранда всегда была слишком занята, слишком увлечена карьерой, «Подиумом». Возможно, у них действительно никогда не было ничего подобного – с собственной матерью. Не было этой близости, которую ты видишь сейчас.

– Было здорово! – подхватывает Каролина, сжимая руку Миранды. А та с нежностью смотрит на дочь.

– Молодцы! Я надеюсь, вы придумали, что у нас сегодня на ужин? – вопросительный взгляд на обеих близнящек, потом на Миранду. Это стало своего рода игрой. Девочки придумывали, что они хотят на ужин, и потом вы вчетвером это готовили. Как ты выяснила, Миранда отлично готовит. Для девочек это тоже стало открытием. За свои двенадцать лет они ни разу не видели, чтобы их мама готовила, и сами не имели ни малейшего представления, как это делается. Для тебя это, признаться, было немного диким. Ты в семь лет уже неплохо управлялась с яичницей и омлетом, а что касается вафель, это вообще был твой конек. Сестра обожала твои вафли, и с их помощью ты частенько добивалась от нее всего, чего хотела. Близняшки тоже оценили твои вафли со свежей клубникой и взбитыми сливками.

Миранда поджимает губы и холодно смотрит на тебя:

– Мы с девочками решили втроем сходить в итальянский ресторан.

Ты никак не ожидала такого. Недоуменно смотришь на Миранду, потом на девочек. На их лицах тоже написано недоумение, они поворачиваются к матери. Похоже, для них это новость.

– Что же, отличная идея, – с трудом, но тебе все-таки удается улыбнуться. Как же больно… Внутри все сжимается. На секунду мелькает мысль: если сейчас ты так отчетливо ощущаешь эту боль, что будет с тобой потом, когда она вышвырнет тебя навсегда из своей жизни? Не думай, не сейчас. Ты научишься жить без нее. Ты быстро учишься.

– Миранда, надо, чтобы вы все-таки взглянули на фотографии, – в разговор вступает Найджел. Она недовольно смотрит на него и кивает. Подходит к столу, несколько секунд смотрит на фотографии, а потом очень быстро отбирает штук пять и протягивает их Найджелу.

– Вот это можете выставить на аукционе, – без каких-либо эмоций, не удостоив взглядом ни его, ни тебя. Она треплет по голове сначала одну дочку, затем вторую и выходит из комнаты. Переглянувшись, девочки следуют за ней. Не двигаешься, смотришь прямо перед собой, потом медленно поворачиваешься к Найджелу. Он задумчиво рассматривает фотографии, доходит до последней и поднимает голову, показывая снимок тебе. То самое черное платье. На несколько секунд закрываешь глаза, делаешь глубокий вдох, мотаешь головой: «Нет». Подходишь к столу, берешь другую фотографию, где Миранда тоже в черном длинном платье, но немного другого фасона, и протягиваешь ее ему. Найджел лишь с грустью улыбается и кивает. Ты даже не можешь объяснить себе, в чем дело, но ты не хочешь, чтобы это платье ушло с аукциона. Не представляешь, что его может надеть какая-нибудь другая женщина. Нет.

Сидишь на полу, прислонившись к дивану, на расстоянии вытянутой руки почти пустая бутылка вина. В руках джойстик от приставки. Ты выбрала самый безобидный судя по картинке, диск. И откуда у двенадцатилетних девочек такие жизнеутверждающие игрушки? Думать надо, но не много, главное – убить как можно больше монстров и выжить самому. В пустой темной квартире пулеметные очереди звучат устрашающе и очень реально. На часах уже половина двенадцатого. Девочкам пора спать, а они до сих пор не вернулись с ужина. Миранда что, поехала с ними в итальянский ресторан на другой конец города? И это при том, как она теперь относится к поездкам на машине? Сейчас Миранда Пристли предпочитает ходить пешком или ездить на метро. Ты уверена, что со временем она поборет свой страх перед автомобилями. Со временем.

Кажется, ты уже очень давно сидишь и рубишься в эту игру. Твой герой отшвыривает автомат и достает огнемет. Монстры забавно корчатся в густом пламени, издавая ужасающие предсмертные вопли. Победно улыбаешься. Ты так и не поняла, что произошло днем, почему Миранда так холодно отнеслась к тебе. Спрятавшись за ящиком, тянешься к бутылке, допиваешь остатки сухого красного. Две гранаты – верхний этаж зачищен. Аптечка и боеприпасы. Спускаешься в подвал. Милые живописные кислотные реки. Отличный антуражик, а главное, такой подходящий под твое настроение. Ставишь на паузу. Кажется, ты видела в баре еще бутылку вина.

Поднимаешься. Может быть, к ней вернулись воспоминания? Вряд ли. Если бы она вспомнила, то ты бы уже сегодня ночевала в гостинице. Может быть, какие-нибудь обрывки воспоминаний? Связанных с тобой? Может, она наконец вспомнила, что ты для нее никто, просто толстая идиотка-секретарша, от которой обычно больше хлопот, чем пользы? Она это вспомнила и ужаснулась: как она могла считать, что может испытывать к этой самой идиотке что-то кроме неприязни. Усмехаешься. Кроме брезгливой неприязни. Откупориваешь еще одну бутылку, делаешь несколько глотков прямо из горла. Уже не важно. С бутылкой идешь к окну, закуриваешь. Сейчас ты отчетливо представляешь себе, что тебя ждет. Именно это. Ты влюбилась в женщину, в Миранду Пристли. Ты сама разбила свою жизнь. Черт тебя дернул пойти устраиваться работать в журнал мод! Какого дьявола? Тебе всегда было на эту моду… С силой вдавливаешь окурок в пепельницу.

– Черт! – изо всех сил ударяешь кулаком по каменному подоконнику, и на глазах сразу же выступают слезы. Внезапная боль пронизывает резко, от кулака до плеча, взлетает выше и, кажется, отзывается где-то в голове, звоном в ушах и кругами перед глазами. Прижимаешь руку к груди, слезы струятся по щекам. Да уж, иногда ты ведешь себя совсем по-идиотски. В глазах темнеет, и ты сползаешь на пол. Какое-то время просто сидишь, потом с трудом дотягиваешься до бутылки, жадно пьешь большими глотками, слабо надеясь, что боль отпустит.

Неожиданно снова накатывает. Ты ненавидишь память. Почему невозможно просто забыть? Сказать себе – я забуду ее, и забыть. И все. Нет, это было бы слишком просто. Но ты снова и снова вспоминаешь тот вечер и ту ночь. Когда ты призналась ей. Призналась, что она для тебя значит. Ты помнишь, с какой нежностью она гладила твои волосы. И как хорошо тебе было тогда рядом с ней.

С твоего места у окна на полу видна часть холла. Слышишь, как открывается входная дверь; тут же загорается свет. Задорное детское хихиканье нарушает тишину. Непроизвольно улыбаешься – девочки хорошо провели время. Миранда тоже тихо смеется. Слышишь ее ласковый, но твердый голос: «Спать, обормоты. Марш в кровати!». И быстрые шаги – шлепанье босых ступней по каменному полу коридора. Миранда заходит в зал. Смотрит на картинку, застывшую на плазменной панели, недовольно качает головой. Переводит взгляд на пустую бутылку. Потом, словно почувствовав твое присутствие, оборачивается и поджимает губы. Недовольство читается во всем ее облике.

Медленно встаешь.

– Хорошо провели вечер? – улыбаешься, и получается даже приветливо и искренне.

Молчит. Просто рассматривает тебя, потом переводит взгляд на бутылку на полу. Снова на тебя. Смотрит холодно.

– Андреа, что ты здесь делаешь? – ее вопрос словно ведро ледяной воды. Тебя будто парализует, ты не в состоянии вымолвить ни слова. Просто стоишь и молчишь.

– Я… – кое-как справляешься с голосом, он почти не дрожит, надеешься, что она не заметит. Зачем ей обращать внимание на такие мелочи? Пытаешься снова: – Я… Простите… – здоровой рукой проводишь по лицу: – Я вызову такси, – идешь к телефону. Кажется, твой мобильник валяется где-то рядом с приставкой. Надо забрать его. Из такси ты можешь позвонить Лексу и попросить приютить тебя на ночь, а завтра заберешь вещи и уже поселишься в гостиницу. Вот и все, Миранда, вот и все.

– Энди! – она ловит тебя за руку. Стискиваешь зубы, чтобы не закричать. – Что это?! – опускаешь голову. Ты хорошо приложилась к подоконнику.

– Не разминулась со стенкой. Миранда, мне надо вызвать такси. Чем быстрее оно приедет, тем быстрее я уберусь из вашего дома, – но она не отпускает тебя.

– Энди, о чем ты? Энди... – она нежно прикасается к твоей щеке, заставляет поднять голову и посмотреть на нее. И снова это тепло и эта нежность.

– Миранда... – и ты целуешь ее, обнимаешь, прижимаешь к себе. Крепко-крепко. Загоняешь боль на задворки сознания, и твой мир сужается – сейчас в нем существует только она. И она с готовностью отвечает на твои безумные страстные поцелуи.

– Я никогда никуда тебя не отпущу, – шепчет, задыхаясь.

Не отвечаешь, снова и снова целуя ее. Каким-то чудом, ты даже не заметила как, оказываетесь в твоей спальне. Дрожащими руками снимаешь с нее одежду. Ты будешь ненавидеть себя завтра утром. Ты будешь проклинать вино. И эту боль. Боль от осознания, что она никогда не была твоей и никогда не будет. Боль и страх от того, что тебе придется смириться и уйти. Ты будешь ненавидеть себя за то, что сейчас не можешь остановиться. Не можешь и не хочешь останавливаться. Какая же у нее нежная бархатистая кожа! И тело… Ее тело такое чуткое, просто восхитительно.

Поцелуи и прикосновения. Мучительная неторопливость и медлительность вперемешку с почти необузданной страстью. Этой ночью она твоя. Ты будешь ненавидеть себя за эту ночь. Ты будешь ревностно беречь эти воспоминания. Ты хотела забыть? Ты не позволишь себе этого.

С трудом раздираешь веки. Давно у тебя не было таких пробуждений. Последний раз – на третьем курсе под новый год. Сколько ты тогда выпила? Больше, чем вчера. Поднимаешься на локтях. Комната начинает плыть. Поборов головокружение, все-таки садишься; тут же начинает мутить…  вроде бы и не с чего. В желудке пусто, вчера ведь ты так и не поужинала, был только завтрак. При одной мысли о еде тошнота усиливается, и ты со стоном падаешь обратно на кровать. Надо просто полежать, не двигаясь, вот так. Закрываешь глаза. Чувствуешь ты себя, мягко говоря, отвратительно. Вытягиваешься. Постель пахнет духами, белым «Кензо». Рассеянный аромат полыни и что-то еще. Краем сознания регистрируешь все это, но не придаешь значения, лишь еще сильнее натягиваешь на себя одеяло. Постель пахнет Мирандой.

Миранда. Черт! Открываешь глаза. Значит, тебе это вовсе не примерещилось на пьяную голову, ты действительно была с ней. Черт… Черт. Черт! Превозмогая слабость и головокружение, все-таки встаешь и медленно бредешь в душ. Ты не представляешь, что делать. Что теперь делать? Она возненавидит тебя, теперь уже точно. Ты воспользовалась ею, ее состоянием. За свою не такую уж и длинную жизнь ты совершила немало ошибок, но почему-то, по злой иронии, все твои роковые ошибки связаны с ней… Миранда. Контрастный душ – сначала обжигающе горячий, потом ледяной. Кровь монотонно пульсирует в висках. Плечо ноет, скорее бы пришло время, когда ты перестанешь обращать на него внимание.

Быстро одеваешься и выходишь в коридор. С кухни слышатся голоса и музыка. Кессиди стоит, опираясь на стол, Каролина сидит на табурете, обе еще в пижамах; смотрят мультик по «Cartoon Network» про трусливую собаку. На Миранде джинсы и майка, она босиком и без парика. Волосы еще слишком короткие, но выглядят на удивление неплохо, хотя сейчас она больше похожа на пацана, чем на влиятельную даму. Миранда замечает тебя, ее нежная улыбка вызывает болезненный отклик в каждой клеточке твоего тела. Инстинктивно сжимаешься, но она, похоже, не замечает. Глаза блестят, она кажется выспавшейся и… да, и счастливой. Ты никогда не видела ее такой.

Наливаешь себе кофе. Садишься рядом с Каролиной и тоже поворачиваешься к экрану. Каридж опять спасает мир и свою обожаемую Мирэл за компанию. Вздрагиваешь, когда Миранда касается твоего плеча.

– Тебе сделать омлет? Или будешь сражаться с этими обормотками за оладьи? – кивает в сторону девочек. Они смотрят на тебя довольно кровожадно.

– Омлет, – голос срывается.

Миранда снова улыбается, а потом нежно целует тебя в щеку. Закрываешь глаза. Ты ненавидишь себя в эту минуту. Ты совершенно не знаешь, что делать! Отводишь взгляд каждый раз, когда она смотрит на тебя. Ты не можешь видеть в них эту нежность.

Покончив с оладьями, щедро политыми шоколадным соусом, девочки испаряются с кухни. Слышишь из зала завораживающе плавные и в тоже время пугающие переливы заставки «Сайлент Хилла». По крайней мере до обеда близняшки потеряны для общества. Задумчиво ковыряешься вилкой в омлете. Кусок не лезет в рот. Ты понимаешь, что хочешь просто сбежать. Далеко-далеко. Вилка выпадает из руки, когда Миранда повисает на тебе, опускает голову на плечо.

– Тебе не нравится?

– Нравится, правда, – поднимаешь столовый прибор и чуть было опять не роняешь его, потому что ее губы нежно касаются твоей шеи.

– Миранда, не надо, – решительно убираешь ее руки, встаешь и поворачиваешься к ней.

– Энди? – она делает попытку приблизиться к тебе. Отступаешь. Ты бы сейчас выпила что-нибудь. Или выкурила. Да, отличная идея.

– Миранда, нам надо поговорить... – ты терпеть не можешь эту фразу. Почему-то после нее никогда не случается ничего хорошего. «Надо поговорить…» звучит как приговор. Видишь, какой напряженной она сразу же становится.

– Что случилось? Что не так?

Трешь переносицу.

– Миранда, вчера,.. то, что произошло вчера... Я… я была пьяна… и… этого не должно было произойти…

– Андреа, – она бледна, и голос звучит неуверенно, с легкой, но ощутимой дрожью, – Энди… но… почему?.. Почему ты это делаешь? – она выглядит совершенно потерянной. Ты сама не знаешь ответ на этот вопрос. Ты не знаешь, почему. Почему ты сейчас делаешь ей больно.

– Ты… ты сказала, что я тебе небезразлична… что ты любишь меня… Энди, почему ты отталкиваешь меня? Я…

– Не говори этого! – отвечаешь резко, может быть, слишком грубо. Она удивлена. Даже напугана. Раньше ты никогда не говорила с ней таким тоном. Никогда.

– Энди, но…

– Миранда, не говори этого. Не надо. Это не так. Ты… ты просто не в себе. Я для тебя ничего не значу.

– Андреа, это не так!

– Так, Миранда, так… Ты поймешь. Когда память вернется. Ты поймешь. Придешь в ужас от того, что произошло. И… – отворачиваешься, смотришь в окно. Там вовсю сияет солнце. Чувствуешь, как она все-таки подходит к тебе, обнимает за талию и прижимается щекой к спине.

– …и возненавидишь меня.

– Не говори так, – ее шепот звучит глухо, с надрывом.

– Я знаю, что так будет. Я воспользовалась тобой… я себе этого не прощу, – закрываешь лицо руками. – Прости меня.

Впрочем, ты отлично знаешь: сейчас ей кажется, что твои слова не имеют смысла. А потом… Потом она не простит. Что же, ты сама во всем виновата.

Убираешь ее руки и отходишь в сторону, а она стоит, уставившись на каменный пол. Какой потерянной и маленькой она кажется сейчас, стоя в центре собственной кухни. Пару мгновений смотришь на нее, потом все-таки разворачиваешься и выходишь из комнаты.

Похоже, ты весь день бесцельно пробродила по городу. Кофе в «Старбакс» и сигареты. Телефон отключен и валяется где-то на самом дне сумки. На площади Лейстера уличное представление: бой африканских барабанов, шаманские напевы, разукрашенные актеры. Сидишь на невысоком ограждении, куришь. Ты не знаешь, что делать, и не можешь думать, почему внезапно все стало так сложно. Как ты допустила, чтобы все зашло так далеко, так запуталось.

Ты просто хотела помочь ей. Помочь ей. Зачем врать себе? Ты делала все не только ради нее, но и ради себя. Ты поняла, что любишь ее. Именно тогда, сидя на отвратительном жестком пластиковом стуле в приемном отделении «скорой», ты поняла, что она стала центром твоей вселенной. И ты пользовалась любой возможностью, чтобы быть с ней – всеми правдами и неправдами. Ты знала, что твое время ограничено, но ты и представить не могла, что все сложится именно так. Что она будет думать, что любит тебя. Что Миранда Пристли любит. Любит свою никчемную секретаршу. О да! Она будет в ужасе от этого, когда все вспомнит. Ты даже представить себе не можешь, что она сделает. Она провела с тобой ночь.

Совершенно не к месту вспоминаешь, как однажды она пролила кофе на свою юбку, вспоминаешь безобразное темно-коричневое пятно на светло-серой ткани. Вы все обмерли – ты, Эмили, Найджел. Ждали ее реакции. Знали, сейчас грянет буря! А она брезгливо смотрела на это пятно полным отвращения взглядом. Это была очень дорогая юбка из новой коллекции. Ты бросилась за другой юбкой прежде, чем Миранда открыла рот. Она будет смотреть на тебя так же. Как на то пятно на своей юбке. С брезгливостью и отвращением. Ты ничто. Просто неудачливое стечение обстоятельств.

Надо уйти прежде, чем это произойдет. Прежде чем она вспомнит. До того момента. Ты просто сбежишь. С ней девочки, и Найджел пока в Лондоне. А она уже давно не нуждается в чьей-либо помощи. Она адаптировалась, легко и уверенно. Ничего другого ты и не ожидала от этой женщины.

Садишься на скамейку. После непродолжительных поисков все-таки достаешь мобильник.

– Эмили… – в ответ слышишь в ее голосе удивление и даже радость. Короткий разговор ни о чем, избитые фразы: «Как дела?», «Как работа?» – твои. И ее вопросы о Миранде.

– Я хотела бы попросить тебя кое-что сделать для меня. Надо подготовить от моего имени заявление об уходе и отдать на подпись, – отчетливо слышишь, как в ее голосе появляется недоумение и легкое беспокойство. За эти два с лишним года вы все-таки нашли общий язык. Может, она и не забыла тебе Париж, но простила. Разговор выходит долгим и по большей части односторонним. На добрый десяток ее вопросов – один твой ответ «Не имеет значения», сказанный глухим и лишенным каких-либо эмоций голосом. Твой песчаный замок был прекрасен, но слишком хрупок. И ты знала, что строишь его слишком близко к воде.

– Похоже, тебе придется искать новую младшую помощницу, – заканчиваешь с легкой усмешкой. Не слышишь ее резкий раздраженный ответ, просто отключаешься. Она позвонит Найджелу и будет пытать его, так что в скором времени жди от него звонка. К черту! Пару дней назад была премьера экранизации компьютерной игры «Алиса в стране чудес». Подходишь к кинотеатру и как раз успеваешь на сеанс.

В окнах нет света. Куришь, стоя на улице через дорогу. Наверное, они уже спят. Хорошо. После разговора с Эмили ты включила телефон один раз, чтобы позвонить в гостиницу и заказать номер. Уже тогда у тебя были неотвеченные звонки. Даже думать не хочешь, сколько их там будет сейчас, от Миранды, от Найджела – если Эмили попыталась выяснить у него, какого черта происходит. Действительно, какого? Ты просто совершила чудовищную глупость. Ничего исправить невозможно, и изменить тоже. Ты просто, как всегда, все сделала не так.

Выбрасываешь сигарету. Быстро переходишь пустую улицу. На часах первый час ночи. Открываешь дверь и тут же оставляешь ключи на стеклянном столике у входа. Больше они тебе не понадобятся. В коридоре легкий полумрак – горит только дежурный свет. Стараясь не шуметь, идешь к своей комнате. Своей. С горечью усмехаешься. Она не твоя, ты просто занимала ее какое-то время.

Это неправильно, уходить вот так, не сказав ни слова, не попрощавшись. Ты обязательно позвонишь завтра. Нет, придешь и попробуешь объяснить, что так будет лучше и правильнее.

Миранда. При мысли о том, что ты можешь больше никогда ее не увидеть, становится холодно, точно как тогда… Тогда она могла уйти навсегда. А сейчас… сейчас все иначе – уходишь ты. А она живая, и у нее все будет хорошо. Да и ты справишься. А когда память вернется, она лишь с легким отвращением будет вспоминать эти месяцы, если вообще будет. Впрочем, у Миранды Пристли есть дела поважнее, чтобы вспоминать такое.

Хорошо, что ты так и не разобрала чемодан. Он стоит, как и стоял возле двери, открытый. Надо лишь скинуть в него необходимое, забрать ноутбук и фотоаппарат. Завтра ты поговоришь с редактором. Надеешься, что Эмили уже все сделала, и если тебе повезет, то ты останешься в Лондоне. Ты прониклась особой симпатией к этому городу, Миранда связала тебя с ним. Ты уйдешь, но с тобой останутся воспоминания о днях, проведенных здесь. Спасибо Миранде за то, что они у тебя будут.

Заходишь в комнату и застываешь в дверном проеме. Миранда лежит на застеленной кровати. Спит. Должно быть, она ждала твоего возвращения. Очки съехали на кончик носа, рядом с рукой открытая книга. Осторожно присаживаешься с краю, аккуратно снимаешь очки, кладешь на тумбочку. Убираешь книгу; это роман Томаса Харриса «Ганнибал». Актуально. Улыбаешься.

– Я люблю тебя, Миранда. Прости меня, – почти не касаясь, проводишь кончиками пальцев по ее щеке. Встаешь, достаешь из шкафа второе одеяло и накрываешь ее. Потом очень быстро скидываешь вещи в чемодан. Стараешься делать это по возможности бесшумно. Поневоле научишься все делать бесшумно, когда первую половину своей жизни живешь в одной комнате с самую малость нервной сестрой, которая ночью предпочитает спать, а не сидеть за компьютером и не читать, и злится, когда ее будят, а потом закатывает при родителях скандалы.

Теперь надо вызвать такси. Направляешься к двери.

– Энди? – сонный, чуть хрипловатый голос.

– Миранда, я не хотела тебя будить, – гениально, Андреа. Просто гениально.

– Что ты делаешь? – она садится на кровати, смотрит на тебя, потом на чемодан в твоих руках, снова на тебя.

– Я… – проводишь рукой по волосам, тоже смотришь на чемодан. – В гостиницу, – и быстро, пока она не успела что-либо сказать, – Миранда, так будет лучше.

– Лучше? – она встает, подходит к тебе. – Ты говорила, что будешь рядом, что не оставишь меня, – в голосе появляется дрожь, глаза блестят. Ты ненавидишь себя за эти слезы. 

– Миранда, это единственно правильное решение, поверь… просто поверь мне! Той ночи не должно было быть. Я не должна была говорить о своих чувствах. Это было глупо и необдуманно!

– Нет. Нет! – она сжимает твою руку. – Нет! Не говори это! Я люблю тебя.

– Миранда, ты не можешь меня любить. Многие сомневаются, что ты вообще способна на такое…

Она отшатывается, будто от удара. Смотрит на тебя. Бледнеет.

– Миранда! – ты успеваешь поймать ее, прежде чем она, сжимая руками виски, со стоном начинает оседать на пол.

– Миранда! Что с тобой?! – но она лишь еще сильнее обхватывает руками голову, прерывисто и тяжело дыша. Тебе с трудом удается уложить ее на кровать. Она сворачивается в клубок, ее колотит.

Вскакиваешь. На кухне должна быть аптечка. Обезболивающее. Несешься туда. Черт. Ты точно складывала все ее таблетки в верхний ящик. Неужели девочки… Вот они, слава богу! Хватаешь стакан с водой и быстро возвращаешься. Тебя словно обдает холодом, как только заходишь. Она уже не лежит – сидит, наклонившись, смотрит в пол, все еще обхватив голову руками. Что-то неуловимо изменилось. Не можешь объяснить, что, но ты отчетливо это почувствовала.

– Миранда? – приближаешься осторожно. Тебя скручивает страх. Какой-то необъяснимый животный страх.

Она поднимает голову, тебя передергивает от ее взгляда. Миранда никогда не смотрела на тебя так, с таким презрением и отвращением. С такой ненавистью. Всего на секунду закрываешь глаза, готовясь к удару. Ты знала, что так будет. Так больно.

– Наигралась? – она поднимается. Заметно, что ее немного шатает. – Получила удовольствие от своей игры? Признаю, Андреа, это была изощренная месть. Никогда бы не подумала, что ты способна на такое…

– Обезболивающее, – говоришь тихо, протягивая ей таблетки.

Поджимает губы.

– Чтобы через пять минут тебя здесь не было. Убирайся. Чтобы я больше никогда тебя не видела! Никогда, – она выходит из комнаты.

Чувствуешь, как дрожат руки. Что же, удар ты выдержала. Опускаешься на кровать. Тебя начинает трясти. Ледяными пальцами набираешь службу вызова такси, называешь адрес. Будут только через пятнадцать минут? Подождешь на улице. В руке чемодан, через плечо сумка с ноутбуком. Вот и все.

Она стоит в прихожей, что-то держит в руках. Останавливаешься, хочешь сказать что-то. Только что? Ты уже сказала все, и даже больше.

Протягивает тебе конверт.

– Я надеюсь, этого достаточно, чтобы ничего из того, что за последнее время произошло в этом доме между нами, – морщится, – не попало в желтую прессу.

Смотришь на нее, затем на конверт. К этому ты была не готова. С силой сжимаешь ручку.

– Не беспокойтесь, Миранда, не попадет, – проходишь мимо нее. Безумно хочется курить. Прежде чем закрыть за собой дверь, оборачиваешься. Она так и стоит в прихожей с конвертом в руке, смотрит тебе вслед.

– Для меня это не было игрой.

~*~

На улице льет, дует холодный, пронизывающий до костей ветер. Осень во всей красе. Не замечаешь, что одежда и волосы давно промокли  и в ботинках хлюпает вода. Холодно. Прохожие смотрят на тебя с недоумением, спасаясь под зонтами. А ты просто не замечаешь, ты привыкла. Ты любишь дождь и эту противную промозглую погоду.

Останавливаешься на перекрестке. По проезжей части струится вода, по ней плывут мокрые машины. Тянешься во внутренний карман за наушниками, надеясь, что плеер не промок насквозь и в состоянии работать. Музыка стартует тут же, от легкого прикосновения к кнопке «плей».
«It's a heartache, nothing but a heartache»…
Ты все-таки оказалась плохим игроком. Игру в любовь ты проиграла.
«Hits you when it's too late, hits you when you're down»…
Ты так старалась научиться жить дальше. Не думать и не вспоминать. Не смогла.
«It's a fools' game, nothing but a fool's game»…
Ты надеялась – боль утихнет. Ты так часто слышала, как говорят «Время лечит». Теперь ты знаешь – это не так.
«Standing in the cold rain, feeling like a clown»…
Боль не уходит. Просто со временем ты учишься жить с ней. Она становится частью тебя. Привычкой.
Хочется курить. Только вот дождь… и сигареты ты, кажется, забыла. Поднимаешь ворот и так уже почти насквозь промокшей куртки.

Вбегаешь в холл редакции, на ходу стряхивая воду. Бесполезное занятие, если честно. Приветливо киваешь охранникам, сворачивая к лифтам. Пятый этаж. Длинный коридор с черно-белыми фотографиями на стенах. За тобой на полу остаются небольшие лужицы, и администратор на входе недовольно морщится. Она никак не может понять, почему ты не носишь зонт или хотя бы плащ. А когда ты говоришь, что тебе просто нравится, смотрит как на умалишенную. Возможно, она не так уж и неправа.

Закидываешь рюкзак под стол, достаешь предусмотрительно заначенную пачку «Мальборо». Первым делом – курить. Ты так и не смогла перейти на легкие сигареты, не говоря уже о том, чтобы бросить. В курилке двое ваших сисадминов и твой любимый фотограф. Подходишь, встаешь рядом, поближе к окну. Еще одна привычка. Один из ребят подносит тебе зажигалку. Закуриваешь. Неожиданно телефон взрывается заставкой из «Сайлент Хилла». Окружающие косятся на тебя удивленно; одариваешь их обезоруживающей улыбкой. Это тоже осталось из прошлого. Теперь все твое настоящее состоит из мелких деталей, так или иначе связанных с воспоминаниями о ней. И кажется, что не было этого года. Не было этих трехсот шестидесяти пяти дней без нее. Голос главного редактора в трубке звучит громко и четко, но его почти невозможно разобрать из-за непонятного постороннего шума. Напряженно вслушиваешься.

– Хватай машину и быстро на Кондуит-стрит, ресторан «Скетч», не пропустишь, – о да, ты очень сильно сомневаешься, что в твоем нынешнем виде тебя пустят хотя бы на порог этого ресторана.

– Джон, сейчас? – ты не помнишь, чтобы у него на сегодня планировались какие-то особо важные встречи. И сама ты тем более не собиралась никуда ехать. Черт. Его секретарша вообще-то могла бы и предупредить. Черт.

– Джон, мне надо время, мне надо хотя бы переодеться, меня просто не пустят…

– Андреа! – слышишь, как он начинает звереть. – Быстро! – телефон замолкает. Не в силах сдержаться, ругаешься в голос. Ловишь усмешку парней и с силой вдавливаешь сигарету в пепельницу. Ты терпеть не можешь эти непредвиденные мероприятия.

Со смущенной улыбкой смотришь на швейцара. Окинув критическим взглядом, он пропускает тебя в холл. Кругом зеркала. Вид у тебя, конечно, тот еще, самый что ни на есть подходящий для самого дорогого ресторана Лондона – светло-серые джинсы, мокрые почти до колен, и черная водолазка под кожаной курткой, с которой тонкими струйками стекает дождевая вода. От утренней укладки не осталось и следа, мокрые волосы спутавшиеся и слегка вьющиеся. Они всегда начинают виться, когда ты коротко стрижешься. Оставляешь куртку в гардеробе. Официант в строгом костюме и белых перчатках ведет тебя к столику. Ты сразу замечаешь Джона, сидящего в обществе какой-то дамы. Ты видишь ее пока только со спины. С каждым шагом тебя охватывает непонятный страх. Короткая стрижка незнакомки, платиновый цвет волос, идеально прямая спина… Слишком знакомо, но ты стараешься отогнать от себя эти мысли. Если бы Джон встречался с Мирандой, она бы не потерпела твоего присутствия.

– Джон.

Он кивает. Обходишь стол, видишь наконец лицо его спутницы, и земля уходит из-под ног. Миранда. Она никак не реагирует на твое появление, продолжая изучать меню. Ты не удостоилась даже ее презрительного взгляда. Садишься, бросая вопросительный взгляд на своего нынешнего начальника. Чуть уловимое движение головой: «Потом». Миранда делает заказ: неизменный стейк с кровью и овощи на гриле, красное вино. Вы с Джоном ограничиваетесь кофе. Ты стараешься не пялиться, но не можешь ничего с собой поделать, лишь отводишь глаза каждый раз, как она поворачивается в твою сторону. Она делает это редко, наверное, только когда твой взгляд становится слишком навязчивым. Вы определенно ждете что-то – или кого-то. Джон рассказывает о новом проекте. Миранда внимательно слушает, лишь изредка кивает, отпуская  короткие ровные комментарии.

– Простите, что так долго. Миранда, вот списки! – незнакомая девушка протягивает черную папку, рука немного дрожит, а она пытается отдышаться. Новая помощница. Странно, что не Эмили. Выглядит девушка безупречно, и как ей только удается, при такой то погоде? Ну, разумеется, помощница Миранды не может выглядеть неподобающе. Девушка садится рядом с ней. С любопытством рассматриваешь новую жертву «Подиума». Идеальный макияж, стрижка. Интересно, Найджел и Эмили долго над ней работали, или она изначально была так идеальна?

– Где список прессы?

– В конце, как вы и просили, я изменила расположение журналистов на конференции, – она перелистывает несколько страниц, слегка задевая руку Миранды. Ждешь вспышки гнева –  недовольно поджатых губ, раздраженного взгляда, – но вместо этого Миранда лишь чуть уловимо улыбается. Непроизвольно сжимаешь кулаки, в плече резко стреляет. Теперь приступы стали редкими, но иногда накатывает, как привет из прошлого. Хорошо, что никто не видит. Стискиваешь зубы, стараясь ничем внешне не показать, что происходит в душе. Пульсирующая боль будто разливается по венам. Ты даже не можешь сказать наверняка – плечо тому причина или Миранда. Они обсуждают конференцию, распределение представителей прессы в зале, утверждают детали. Задумчиво разглядываешь рисунок из корицы на молочной пене капучино. Ты пытаешься заставить себя не думать – вместе они или нет. Тебя это не касается. Тебе это знать не обязательно. Если она делает Миранду счастливой – ты только рада.

– Дьявол! – цедишь сквозь зубы, едва не опрокинув кофе. Хватаешься за плечо, а Джон тут же отдергивает руку. 

– Энди, ты в порядке?

Киваешь. Похоже, ты просто отключилась от реальности.

– Мне казалось, твое плечо тебя больше не беспокоит.

– Бывает – редко, но метко, – усмехаешься.

– Ты сможешь заткнуть этих ребят? Если мы им откажем, потом на нас столько грязи выльется… – показывает тебе вопросы. Быстро пробегаешься глазами по тексту. Легко. Вопросы с подвохом, это видно сразу. Но выкрутиться можно, и вообще – повернуть все так, что они сами выроют себе яму.

– Можно. Хочешь, чтобы я подготовила ответы?

Кивает.

– Да. Конференция в четверг, весь материал нужен мне в среду. И твой проект – мода в компьютерных играх – тоже. Да, и отредактированные материалы Паркера мне тоже нужны к среде.

Морщишься. Почти залпом выпиваешь уже немного остывший кофе и усмехаешься.

– Прощай, личная жизнь!

Джон с наигранным удивлением поворачивается к тебе:

– У тебя появилась личная жизнь?! – он хватается за сердце. Ты стараешься не смотреть на Миранду. Ты просто делаешь то, чему научилась у нее – играешь. Слышишь еле уловимый смешок. Девушка смотрит на тебя с легким снисхождением, даже жалостью. Одариваешь ее наигранной вызывающей ухмылкой.

– Нет. Но ты же знаешь, все в твоих руках, – подмигиваешь Джону, он заливисто смеется.

Откидываешься на спинку кресла. Да, Ди Паркер умеет писать, но редактировать ее материалы – каторга. Закрываешь лицо руками. Пора устроить перекур. Идешь к окну, на подоконнике новая пачка «Мальборо» и металлическая пепельница с изображением Тауэрского моста. Куришь, глядя в серое утро. На сегодняшнюю ночь хватит с тебя писанины.

Вечером ты была возле ее дома, ноги сами понесли тебя туда. Стояла на другой стороне дороги и смотрела на горящие окна. Миранда могла работать. А могла быть со своей… новой «Эмили». Ты видела, как та приехала вечером с ворохом каких-то пакетов. Ты долго стояла на улице, но девушка так и не вышла. Что ж, ты узнала, что хотела. А вот зачем тебе надо было это знать, ты объяснить не сможешь. Кто-то смог сделать то, что ты не смогла. Кто-то оказался лучше тебя. Закрываешь глаза; ты и не заметила, что плачешь. Вытираешь ладонью соленые струйки, тушишь сигарету. Надо лечь спать. Пара часов сна тебе не повредит.

Знаешь, что это бесполезно. Берешь с полки книгу, самоучитель по работе с Corel. Ты так ни разу и не использовала ее по назначению. Присаживаешься на спинку дивана. Открываешь. Твой секретный альбом с фотографиями. Хранилище твоих воспоминаний. Тогда, во время ваших вечерних прогулок, ты очень много фотографировала. Миранда. Девочки. Они втроем. Есть несколько фотографий, где вы вчетвером. Изредка, когда кто-нибудь из троих начинал возмущаться и требовать общий снимок, тебе приходилось просить прохожих. А вот и фотографии, где вы вдвоем с Мирандой – авторства одной из близняшек. Обычно это была Кессиди. У нее отлично получается; она умеет ловить момент. Со временем из нее получится отличный фотограф, если она всерьез решит этим заниматься.

Надо отдать Миранде фотографии – ее и девочек. Аккуратно складываешь снимки в конверт. Завтра можно попросить Джона передать его Миранде. Нет. Отдашь сама. Будет повод хоть на какие-то несколько минут снова оказаться рядом с ней. Впереди еще эта чертова пресс-конференция, а потом – обязательный банкет. Надо придумать, как отмазаться от присутствия там. Ты не знаешь, сможешь ли долго находиться рядом с Мирандой и этой девушкой… ты даже имени ее не знаешь. Не знаешь имени той, что забрала твою Миранду.

Будто бы она была твоей… Да. Была. Один-единственный раз. Той ночью.

Безумный день. После пятой чашки кофе ты перестала их считать. Ты пьешь кофе как воду, и на тебя он уже давно не действует, ты пьешь его скорее по привычке. Джон появляется с Мирандой, галантен и обходителен как всегда – он умеет быть джентльменом. Они скрываются в его кабинете. К своему удивлению, не видишь ее помощницы. Наливаешь себе очередную порцию кофе, берешь кружку со стойки.

– Дьявол! – тупо смотришь на белые осколки и темное пятно на каменном полу, отчетливо понимаешь, как устала. Устала и физически, и морально. Устала играть, даже находясь наедине с собой. Устала притворяться. Устала улыбаться, глядя в зеркало. Устала от постоянной тоски. От этой боли, подступающей внезапно. Устала от того, что собственное тело может тебя подвести в любой момент. Наверное, ты просто дошла до ручки.

Трешь переносицу, зажмуриваешься. Отчетливо понимаешь, чего сейчас хочешь. Оказаться где-нибудь подальше отсюда, в одиночестве и пустоте. Возможно, на пустой трассе в машине. Да, в машине. После аварии у тебя не возникало проблем с тем, чтобы ездить в автомобиле, чтобы ездить за рулем. Просишь позвать уборщицу и направляешься к двери в кабинет Джона. Легкий стук. «Войдите» звучит почти сразу же.

– Энди? – они оба сидят на кушетке. Перед ними макет нового номера, кофе и песочное печенье. Стараешься не смотреть на Миранду. Не замечать, что она почти не изменилась. Не замечать, что она все так же красива и холодна.

– Прошу меня извинить. Джон, ты как-то сказал, что дашь мне свою старую машину, если понадобится, – кивает. Старый «Форд-Мустанг», видавший виды, но еще очень хорошо бегающий, который Джону просто жалко продавать по ряду только ему известных причин.

Джон встает, подходит к столу, некоторое время сосредоточенно роется в ящике, ворчит под нос, мол, давно надо было навести там порядок и повыкидывать все к чертовой матери. Наконец победно достает ключи.

– И еще отгул. Первый за год, – усмехаешься, понимая, что он не сможет отказать. Боковым зрением замечаешь, что Миранда изучает тебя. Как когда-то давно чувствуешь на себе ее взгляд, тот самый изучающий, испытывающий взгляд, от которого по спине пробегает холодок. 

– Ну, ладно, – протягивает тебе ключи. – Машина в подземном гараже. Энди, ты уверена? Твоя рука? Один раз ты уже попала в аварию из-за своей руки, когда не справилась с управлением, – он смотрит на тебя с тревогой. Полгода назад ты чуть было не разбилась на служебной машине. «Тойота» не подлежала восстановлению, а ты отделалась парой царапин.

– Все нормально, – улыбаешься. – Я выжила в двух авариях. Но, говорят, бог любит троицу…

– Андреа?

– Если что случится, думаю, моя страховка покроет стоимость машины, – разворачиваешься и быстро выходишь из кабинета, успевая заметить промелькнувшую в глазах Миранды тень. Беспокойство? Нет, тебе показалось. Просто показалось. Напоследок слышишь голос Джона, обращенный не то к Миранде, не то в никуда: «Иногда эта девушка меня пугает…».

Сворачиваешь к дому. Тебе везет – место для парковки находишь почти сразу же, прямо напротив дверей. Глушишь двигатель. В машине остается только музыка. Закуриваешь. Как и вчера, смотришь на горящие окна. Ты помнишь расположение комнат – это зал. В динамиках мягкий, чуть хрипловатый голос Аланис Мориссетт. Закрываешь глаза.

«A traffic jam when you're already late»… Ты сможешь это сделать. Хуже ведь тебе не будет.
«A no-smoking sign on your cigarette break»… Разве она сможет сделать тебе еще больнее? Нет. Наверное, нет. Даже если там будет эта девушка. Ты справишься.
«It's like 10,000 spoons when all you need is a knife»… Выходишь из машины. Идешь медленно.
В голове по-прежнему звучит «It's meeting the man of my dreams»… Легкая усмешка.
Действительно, «and then meeting his beautiful wife»… именно так.
«And isn't it ironic... don't you think»… Какая злая ирония.
Ты не обратила внимания. Ты, можно сказать, видела одну Миранду, смотрела только на нее. Зато Ди это отметила: новая девушка, помощница Миранды Пристли, похожа на тебя. Ты тогда фыркнула, а она лишь усмехнулась: приглядись. На тебя такую, как ты была, когда работала у нее. Какая ирония. Длинные темные волосы, карие глаза. Высокая. И по комплекции один в один ты.
«A little too ironic.. and yeah I really do think...»
Это сейчас ты сильно похудела. В вашу последнюю встречу Лекс с жалостью посмотрел на тебя и предложил накормить ужином, а ты лишь отмахнулась. Ты в норме.

Ты говоришь это всем, пытаясь убедить и себя.

Останавливаешься на крыльце, пытаешься кое-как пригладить взъерошенные волосы. Бесполезно. Несколько секунд собираешься с мыслями, потом делаешь глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Что ж, была не была. Хуже, чем сейчас, тебе не будет. Не будет ведь? Слышишь, как по квартире разносятся переливы звонка. В наступившей тишине ждешь. Наконец, слышны легкие шаги. Ты была готова увидеть прислугу или ту девушку, но открывает сама Миранда. На ней домашний темно-зеленый костюм из плотной теплой ткани. Скользишь взглядом по фигуре. Прическа идеальна, но макияжа нет. Она удивленно, может быть, с легким недоумением смотрит на тебя и быстрым, немного нервным жестом поправляет очки. Дождь начинается внезапно, тут такое часто бывает. Секунду назад небо было просто серым и низким, а теперь на землю обрушиваются потоки воды. Вздрагиваешь от прозвучавшего совсем близко громового раската.

– Может быть, пройдешь? Или предпочитаешь мокнуть под дождем? – интересуется с издевкой.

Заходишь в прихожую, там ничего не изменилось. Миранда ничего больше не говорит. Ждет. Нервным движением вытираешь влажные ладони о джинсы, тянешься во внутренний карман куртки.

– Я просто хотела отдать вам… – протягиваешь ей конверт. Смотрит вопросительно. – Это фотографии.

Берет осторожно – так, чтобы случайно не соприкоснуться с твоей рукой. Все. Оставаться здесь дальше не имеет смысла. Но ты просто не можешь развернуться и уйти. Понимаешь, что надо заставить себя, но вместо этого следишь за тем, как осторожно она вскрывает конверт и достает стопку снимков.

Сверху лежит ее фотография – портретный снимок, один из последних кадров. Она без парика, волосы еще очень короткие, но ей идет. Она выглядит моложе, естественнее… и как-то иначе. Не так. И еще она улыбается – широкой, открытой улыбкой.

Пауза затягивается. Встряхиваешь головой.

– Простите за беспокойство, Миранда. Доброй ночи, – разворачиваешься к двери. В руках дрожь. Ты снова уходишь. На секунду возникает ощущение дежа вю. Сжимаешь дверную ручку и даже не вскрикиваешь от боли, наоборот, хочется смеяться. Почему так не вовремя? Почему сейчас? Почему не несколько часов назад, на хайвее, когда ты, маневрируя между машинами, выжимала из старого «Мустанга» сто девяносто километров в час? Почему сейчас?! Прижимаешь руку к груди, судорожно пытаешься сморгнуть слезы. – Вот дерьмо, – с легким смешком.

Чувствуешь на плечах теплые ладони. Она разворачивает тебя к себе, бережно касаясь больной руки.

– Почему ты до сих пор не вылечила ее? – голос ласковый, почти нежный. Она мягко увлекает тебя за собой. Скидываешь на ходу кроссовки. Она усаживает тебя на диван – боком, спиной к себе - и принимается уверенно массировать. Вздрагиваешь, напрягаясь.

– Расслабься, – выдыхает на ухо. - Ты на самом деле попадала в еще одну аварию? – она разминает задеревеневшие мышцы плеч.

Киваешь с закрытыми глазами.

– На трассе под Эдинбургом – вылетела с полосы и несколько раз перевернулась, когда отнялась рука. Сама отделалась царапинами, синяками да ушибами, а вот от машины только куча металлолома осталась, – улыбаешься, хоть она и не может видеть. - Мне сказали, опять повезло. Оказывается, я везунчик. Кто бы мог подумать. Хотя, может, и наоборот… Если бы я погибла в той аварии, –  усмехаешься, - сейчас ничего бы не было. Ни-че-го… – ее пальцы словно отыскали средоточие боли. Стискиваешь зубы; с трудом, но удается сдержаться.

– Не смей так говорить! – она переходит на шепот, голос полон злости. Оборачиваешься. Лицо бледное, зеленые глаза сверкают, в глубине таится невысказанная боль.

– Миранда…

– Не смей! Слышишь! Не смей! – она по-прежнему сжимает твое плечо. Боль растекается по всей руке. Стараешься просто ее не замечать. Ждешь – не знаешь чего, но ждешь.

– Ты знаешь… ты знаешь… что со мной было? Ты знаешь, что это такое? Когда… когда ты, кажется, кажется… кажется, все слышишь, чувствуешь, что происходит вокруг, но ничего не можешь сделать. Просто не можешь. Я слышала тебя. Я слышала тебя все время. Слышала твой голос – и не могла ответить… – она отпускает тебя, обхватывая себя руками. Поворачиваешься к ней лицом. Как и тогда на кухне, сейчас она кажется бесконечно потерянной.

– Миранда, – несмело придвигаешься ближе, следя за реакцией. Но она, похоже, сейчас где-то далеко; смотрит прямо перед собой и словно сквозь тебя. Осторожно обнимаешь за плечи и притягиваешь к себе. Тогда она обнимает тебя, пряча голову на плече. Начинаешь гладить ее спину, мягко и ласково.

– Я была на краю. Ты не позволила мне упасть.

– Я сама упала, – касаешься губами ее волос. - Я не смогла удержаться.

В ответ слышишь лишь легкий, почти неслышный смешок.

Ты не помнишь, сколько времени вы сидите вот так на диване, обнявшись. Ты знаешь - это всего лишь на несколько минут, и глупо надеяться, что так будет всегда.

Потом дверь открывается и появляется помощница Миранды.

– Миранда, я привезла бумаги, – она замирает в дверях.

Ты резко отпускаешь Миранду, отстраняешься и почти сразу же встаешь. Всего пару секунд Миранда выглядит немного дезориентированной, потом поворачивается к своей помощнице:

– Спасибо, Анника, на сегодня все.

 Девушка кивает, кладет на журнальный столик черную папку и, украдкой глянув на тебя, улыбается. Или тебе показалось?

– Доброй ночи, Миранда.

Смотришь ей вслед в недоумении, переводишь взгляд на лежащую папку, потом на Миранду. Между ними ничего нет? Ты ошиблась? Проводишь рукой по волосам, убираешь челку, которая сразу же снова падает на глаза. Внезапно ощущаешь себя идиоткой. Ты ошиблась, на самом деле ошиблась. Но ты не чувствуешь облегчения. Радости нет. Внутри по-прежнему пусто. Все та же бесконечная пустота. 

– Энди? – Миранда тоже встает и подходит к тебе. Стоишь и смотришь на нее. Руки словно живут собственной жизнью, независимо от тебя. Касаешься ее щеки, она закрывает глаза и подается навстречу твоим прикосновениям.

– Прости меня, Миранда, я… Я не хотела, чтобы все так получилось… Это была не игра. Не месть. Я… – порывисто притягиваешь ее к себе, обнимаешь – отчаянно, со всей накопившейся за этот год болью. Утыкаешься носом ей в плечо. – Прости меня… прости... – повторяешь снова и снова, как мантру. Секунды тянутся как часы. Ты ждешь, что сейчас она оттолкнет тебя, как год назад велит тебе убираться. Но ты не хочешь отпускать ее. Никогда. Больше никогда. Ты давно дошла до черты, и теперь не понимаешь, как держалась все это время. Как существовала по инерции – работа, работа, работа. Ты просто доводила себя до такого состояния, когда приходила домой, падала на кровать и проваливалась в сон, в вязкую темноту. Ты старалась не думать. Ты уже тогда знала, что не сможешь ее забыть, как бы не было больно. Никогда не сможешь. – Прости…

– Тише… Тише… Не надо, девочка моя, не надо, – пальцы зарываются в твои короткие волосы, перебирают спутанные пряди. – Это мне надо просить прощения. Мне, Андреа, – ты не даешь ей договорить, прижимаешься к ее губам в поцелуе. Она незамедлительно отвечает тебе, обнимает за шею, льнет ближе. Сколько же горечи, боли и трепетной надежды смешано в этом поцелуе… После безумно долгих минут Миранда отстраняется, вы смотрите друг на друга. Она улыбается, потом быстро чмокает тебя в губы, сжимая твою ладонь.

– Знаешь, никто не мог найти мне тот твой кофе… Что это был за сорт? – тянет тебя в сторону кухни.

Смеешься.

– О!.. Это была совершенно особая смесь, – открываешь боковой шкаф, достаешь с верхней полки несколько упаковок с кофе. Эксклюзивные сорта, несколько видов, но все не то. Хотя можно попробовать сотворить с этим что-нибудь интересное. Идею варить в кофемашине отметаешь сразу. Того, что хочешь, точно не получится. Ставишь на плиту турку. Пока колдуешь над ней, все время чувствуешь на себе взгляд Миранды. Как у нее так получается? Чуть нежности, немного тепла, и словно и не было этого года. Ты уже чувствуешь, как пустота постепенно отступает, как уходит боль. Пытаешься не отпускать, сопротивляешься, говоря себе, что это всего лишь иллюзия. Что будет, когда она рассеется? Ты отчетливо осознаешь, что не сможешь и дальше жить с этой болью. Значит, остается всячески оберегать свою иллюзию.

Ставишь на стойку две аккуратные матово-белые чашечки. Разливаешь ароматную жидкость. Миранда закрывает глаза и глубоко вдыхает терпкий аромат, осторожно делает глоток. Да. Она оценила. Пьете молча. Тебе очень много нужно у нее спросить, но ты не решаешься. А она, кажется, полностью погрузилась в восхитительный изысканный вкус кофе. Наконец она допивает, берет блюдце, накрывает им чашку и переворачивает. В недоумении смотришь на нее. Она лишь улыбается. Пожимаешь плечами и доливаешь себе еще кофе.

– Завтра же поедем к врачу. С твоим плечом надо что-то делать, – она переворачивает чашку обратно и принимается рассматривать ее содержимое. Пусть с опозданием, но до тебя доходит. Она собралась гадать на кофейной гуще? 

– Миранда?

Та медленно поворачивает чашечку.

– Ты обещала не оставлять меня, помнишь? Быть рядом... – поднимает голову.

Киваешь. Конечно, ты помнишь. Слишком хорошо.

– Ты будешь рядом? 

– Если ты позволишь…

Отставляет чашку на стол, поднимается.

– Пойдем погуляем?

– Миранда, на улице льет…

– Разве это помеха?! – смеется и идет в спальню.

Берешь чашку. Долго вглядываешься в разводы на дне и стенках. Какие-то непонятные пятна. И что она пыталась там увидеть?

– Мы идем? – ее голос отвлекает тебя от раздумий.

– Да! Миранда? – смотришь на нее, потом на чашку в своей руке, снова на нее.

Она смеется.

– Я увидела что хотела, пошли! – сжимает твою руку и тянет к двери. На улице гроза. Дождь стеной, вдалеке слышны раскаты грома. Поднимаешь ворот куртки, Миранда сильнее кутается в плащ. Что ж, тебе не привыкать гулять под дождем. И ее он, кажется, совершенно не смущает. Что ей возможная простуда, насморк и прочие не особо приятные последствия? Берет тебя под руку и запрокидывает голову, подставляя лицо дождю.

– Что ты увидела?

– Что?

– Что ты увидела?

– Нас.

11.04.07