Семь лет
By Чудик
Beta: Helga
Pairing: Миранда/Андреа; Каролина/Кессиди; Каролина/Миранда;
Fandom: Дьявол носит «Прада»
Rating: R; Dark, Angst, Character Death; Инцест.
A/N: Четверостишье из стихотворения Элеоноры.
Семь лет
Семь лет спустя мы встретимся в аду,
Семь лет спустя благословим дороги,
Чужих сердец отвергнутые боги,
Изгнанники, несущие беду...
Накидываешь пальто поверх хирургического костюма и выходишь на улицу. Снег и ветер. Середина ноября. В низком сером небе отражается вечно бодрствующий город. Закуриваешь. Во рту вяжущая горечь. Тяжелый вкус дешевых сигарет. Прислоняешься к холодной шершавой стене, закрываешь глаза. Пытаешься отстраниться от реальности. Но все равно рядом грохот электрички, гудение машин в бесконечной пробке, где-то воют полицейские сирены. Усталость засасывает в теплый вязкий плен, как зыбучие пески, все тело будто наливается свинцом. Медленно куришь; обжигающий сигаретный дым и холодный воздух – такой благодатный контраст.
Твоя смена давно закончилась, но ты не торопишься домой. Там пусто и слишком тихо. И это сводит тебя с ума – тишина и пустота, уже давно ставшие твоими постоянными спутниками. Когда-то было иначе. Когда-то в твоем мире была она. Когда-то твой мир был другим: ослепительно ярким, сверкающим. Руки начинают дрожать. Плохо. Ты не можешь позволить себе эту дрожь. Выбрасываешь окурок и прячешь руки в карманы, сжимаешь кулаки с такой силой, что короткие ногти впиваются в ладони. Возвращаешься в отделение. Там приглушенный свет, тихо, из персонала – только ночная смена. Заходишь в ординаторскую – внутри двое интернов играют в нарды, сидя на подоконнике. Дежурный ординатор на диване с медицинским журналом. Наливаешь кофе и садишься за соседний стол. Кто бы мог подумать, что у тебя накопилось так много бумажной работы.
Остывший кофе безумно горек. Выпрямляешься, пытаясь вернуть жизнь в задеревеневшие мышцы. Необходимо пойти покурить. Ты уже давно осталась одна в комнате, остальные разошлись по своим делам. Задерживаешься возле пробкового стенда, на котором висят графики дежурств, всевозможные записки, вырезки из газет с интересными статьями, заметки. Невольно улыбаешься, читая: «Сэм, забудешь забрать результаты анализов миссис Петтерсон, голову оторву!» Интерны. Давно ли ты сама была такой же? Циничные студенты-медики. Улыбаешься. Кажется, кто-то из докторов оставил медицинский журнал. «Инфекции и Иммунитет», свежий выпуск. Поднимаешь его и замираешь. Под ним лежит старый номер «Подиума». Летний. От внезапной слабости чувствуешь себя словно в непроницаемом ледяном коконе, становится трудно дышать. Журнал падает на пол, опираешься на тумбочку обеими руками. Глубокий вдох. Выдох. Ты не в состоянии оторвать взгляд от обложки. На ней Миранда. Черно-белое фото в профиль, в полный рост, – она в белом брючном костюме на фоне сияющего огнями Парижа. Взгляд устремлен в небо, лицо обрамляют длинные волосы. Они гораздо длиннее, это непривычно. Рука дрожит, когда ты осторожно прикасаешься к фотографии. Она все так же красива, как ты помнишь.
Коридоры пусты. Идешь медленно, словно сквозь воду. Каждый шаг дается с трудом. Сейчас ты очень отчетливо чувствуешь усталость. И боль. Она всегда с тобой, глубоко внутри – черный сгусток ледяной пустоты там, где должно быть сердце. Ты физически ощущаешь ее. Ты думала, что сжилась с ней. В раздевалке никого. Быстро переодеваешься и выходишь на улицу. В бумажнике последняя сотня, а впереди еще неделя. Дома пустой холодильник, и хозяйка квартиры уже смотрит косо. Ты клятвенно пообещала заплатить завтра. Последняя электричка ушла пару часов назад. Поднимаешь ворот пальто. Начался снег. Благо, ты живешь в паре кварталов. Закуриваешь. Ты опять забыла перчатки, но возвращаться уже не хочется. Ты ненавидишь этот город: суету, пробки, смог. Ты ненавидишь жизнь в этом городе... или нет. Ты просто ненавидишь жизнь.
По темной лестнице поднимаешься на пятый этаж, открываешь дверь. Темно и холодно. Опять не работает отопление. Сколько можно? А зима только начинается. Ты уже пять лет в этой квартире, но так и не купила ничего своего. Минимум мебели и техники. А обогреватель приобрести все-таки надо бы! Не раздеваясь, подходишь к книжному шкафу, снимаешь с полки анатомический атлас. Садишься на подоконник, снова закуриваешь. Открываешь на главе «Мышцы», закладкой служит старая фотография, нечеткая сама по себе: чуть потускневшие краски, трещина посередине. Ты слишком долго таскала ее с собой. У тебя ведь почти не осталось ничего из прошлого, только оно само – прошлое... Усмехаешься – слишком тяжелый багаж, слишком страшный. И ты сама сделала его таким. И название этому одно – безумие. Смотришь на фотографию – на ней запечатлена другая жизнь, реальность, о существовании которой ты почти забыла. Может быть, ее никогда и не было. Может, это всего лишь сон.
- Давай, я вас сфотографирую! – Кессиди приходится почти кричать, чтобы заглушить шум волн, с грохотом нападающих на берег. Высоких, бледно-голубых, с шипящей белой пеной. Слышен шелест пересыпающегося песка и резкие порывы ветра. Погода не располагает к купанию, страшно даже приближаться к воде. Штормит.
- У воды! – она яростно жестикулирует одной рукой, другой держа фотоаппарат, примеряется.
- Брось, Кесс! – Андреа смеется, отмахиваясь от нее. – Давайте лучше все вместе! – она оглядывается. Пожилая пара на шезлонгах чуть дальше наблюдает за взбудораженным морем.
- Сфотографируйте нас, пожалуйста... - она хватает Кессиди за руку и тащит в их сторону. Та недовольно морщится. Мужчина кивает, поднимаясь. На фотографии вы вчетвером сидите на песке на фоне бушующего моря. Кессиди, Андреа, ты и… Миранда. Миранда. Ты не можешь называть ее матерью, даже наедине с собой. Андреа обнимает Миранду за талию. Ты на одном колене, рядом с ней. А Кессиди висит на тебе. На лицах улыбки. Тогда твой мир был ярким. Пусть безумным – но ты упивалась этим безумием. Вашим безумием, приведшим тебя в ад.
«Семь лет спустя мы встретимся в Аду»…
Ты сильнее кутаешься в пальто. Руки снова начинают дрожать; от холода или от боли воспоминаний – ты не знаешь. Кессиди… Пустота разрастается, поглощает, заполняет собой все внутри... И ты уже больше не пытаешься ее сдержать. Считается, что между близнецами существует особая, очень сильная связь. Говорят, они чувствуют друг друга: боль, страх, радость, наслаждение. Даже на расстоянии. Ты всегда чувствовала Кессиди, чувствовала отражение того, что происходит с ней. Так же, как и она чувствовала тебя. Иногда казалось, что вы читаете мысли друг друга. Вы знали друг о друге все. Все. Вы всегда были близки. Всегда держались вместе. С детства. Потому что ма… потому что Миранды почти никогда не было рядом. Только бесконечные няньки, которые тебе, по большей части, никогда не нравились. Вы привыкли к мысли, что вас двое. Что вы всегда будете друг у друга, несмотря ни на что. Кесс… Твоя любимая сестренка. Еще один взгляд на фотографию. Кессиди. Сейчас ты уже не помнишь, как все началось и когда. Да это и не имеет значения. Запретная – и такая желанная. Ты до сих пор помнишь вкус ее губ и ощущение ее тела в своих руках, такого родного и знакомого. Ты знала его идеально, так же, как она твое. Кессиди. Вы ведь пытались остановиться. Она пыталась, когда поняла, что это безумие затягивает. Ты не смогла. И ты тянула ее за собой.
- Сумасшедшая, - тихий сбивчивый шепот. Она прижимается к тебе, отвечает на твои страстные порывистые поцелуи: – Сумасшедшая.
- Кто бы говорил! – усмехаешься и толкаешь ее на кровать.
Слышишь тихий вскрик, падаешь рядом. Смеетесь. Она прижимается к тебе; поцелуи медленные, плавные. Торопиться некуда.
Иногда безумие накрывало вас обеих страстным неконтролируемым желанием, и тогда вас не останавливало даже присутствие матери и Андреа в доме. Опасность придавала еще больше остроты вашему запретному безумию. Но в тот раз торопиться было просто некуда. Они улетели в Майами на неделю, и вы были предоставлены сами себе. Неделя в одиночестве дома. Ты была в предвкушении. Целая неделя.
Прижимаешь ее к постели, целуешь. Руки скользят под майку: теплая, такая нежная кожа, чуткая к твоим прикосновениям. Кесс приподнимается на локтях, а потом резко садится, и ты оказываешься у нее на коленях. Она перехватывает инициативу. Одним рывком расстегивает рубашку, целует шею. Руки скользят по спине. Пытаешься стянуть с нее майку – не дает. Тихий смех. Легкий укус. По телу проходит дрожь. Она сводит тебя с ума. Она слишком хорошо, знает, что доводит тебя до исступления, так же, как и ты. Ты ведь тоже знаешь. Валишь обратно на постель, оказываешься сверху. Шуточная борьба. Поцелуи и прикосновения. Вы играете друг с другом – как всегда. Это было игрой. Вы слишком часто говорили себе, что это была игра!
В тот день Андреа не улетела в Майами с Мирандой. Ей позвонили из редакции, когда они уже были в аэропорту. Она вернулась. Сенатор от Нью-Йорка, обвиненный в сексуальном домогательстве, согласился дать интервью «Таймс», но только Андреа. Она должна была встречаться с ним на следующий день. Вы не знали. Вы не слышали.
Внутри все холодеет. И вы обе замираете.
- Какого черта здесь происходит?! – оборачиваешься.
Андреа стоит в дверях, с силой сжимая ручку.
- Андреа… - садишься на кровати. Кессиди закрывает лицо руками.
Слышится тихий шепот:
- Господи… Только не это…
Потом кофе с коньяком. У Андреа дрожат руки, и она курит сигареты, одну за другой. Ты стоишь с банкой колы у холодильника, Кессиди сидит за стойкой, обхватив голову руками, старается не смотреть ни на тебя, ни на Андреа.
- Я не скажу Миранде, - Андреа топит сигарету в пепельнице. – Я не хочу знать, сколько это уже продолжается. Я ничего не хочу знать. Но это должно прекратиться сегодня же. Тогда я ничего не скажу вашей матери.
Кессиди лишь кивает. Подходишь к ней, берешь пачку, закуриваешь. С первой затяжки обжигаешь горло, но сдерживаешься. Она ничего не говорит. Просто смотрит на тебя внимательно и легко кивает в ответ.
- Хорошо.
Ты начала курить в тот день. Встаешь. Ставишь фотографию на стойку, разделяющую кухню и комнату, прислоняешь ее к чашке. Наконец-то снимаешь пальто и ставишь вариться кофе. Все равно тебе не уснуть. У тебя завтра будет на это целый день. Руки мерзнут. Загружаешь ноутбук, старый исцарапанный «Мак», подаренный Андреа на твое двадцатилетие. Андреа. Она сделала все возможное, чтобы ограничить ваше пребывание друг с другом. Даже договорилась с куратором студгородка, и в следующем семестре вам дали отдельные комнаты. Она хотела, чтобы Кессиди училась где-нибудь в другом месте. У тебя была полная стипендия в медицинском колледже в Гарварде, Кесс без особого энтузиазма изучала английскую филологию. Это было не ее.
На Рождество дом пахнет хвоей, корицей и шоколадом, Кессиди сидит за столом с чашкой молока и свежеиспеченным песочным печеньем. Блуждающий взгляд, подернутые пеленой глаза – она где-то далеко. Подавляешь совершенно безумное желание обнять ее, прижать к себе. Кажется, ты не прикасалась к ней целую вечность. Так долго, так безумно долго... Но в столовой Миранда и Андреа. И ты уже больше не можешь видеть ее пристальные внимательные взгляды.
Иногда казалось, что за вами следят; она вполне могла нанять кого-нибудь. Но несмотря на это, вы не смогли остановиться. Ты с самого начала знала, что и не сможете. Это ваш наркотик, ваш запретный плод. Вы чуть ли не с рождения учились лгать. Ложь была даже не привычкой – второй натурой. Ее вы тоже смогли обмануть.
Проходишь мимо Кессиди, к холодильнику, словно ненароком легко прикасаясь к ее пояснице. Она не подает виду. Ты тоже. Достаешь банку с колой. Вскрываешь.
- Ты еще им не сказала? – подходишь и встаешь за спиной – на расстоянии, но все равно близко. Отрицательный поворот головы. Наклоняешься к ней, совсем немного, глубоко вдыхаешь тяжелый аромат духов - полыни. Когда Андреа входит на кухню, ты уже стоишь возле холодильника с новой банкой колы. Ловишь брошенный на вас недовольный взгляд и улыбаешься. Больше ей не уличить вас.
Кессиди провалила сессию в тот год. Она устала. Она не хотела учиться там. Ты не хотела ее отпускать. Ты никогда ни в чем не могла отказать ей. Миранда была недовольна. Раздражена. Ее дочь не потянула обучение в Гарварде. Просто не захотела. Андреа предложила Сидней. У нее были там друзья, никаких проблем, чтобы устроить ее в архитектурный. Сидней. Кессиди могла учиться в любой стране. Андреа настояла на Австралии. Ты знала, зачем она это делала. Вы обе знали.
- Мы должны это прекратить! Должны! Я не могу! – она прячет голову у тебя на плече. Обнимаешь ее, нежно поглаживаешь плечо. Ты тоже не можешь. Комната в мотеле пахнет пылью и сыростью. Вам все равно. Последняя ночь перед отлетом в Сидней. Последняя ночь, которую вы провели в объятиях друг друга.
Протягиваешь бутылку минералки и пакет жевательного мармелада. Ты знаешь, как Кесс его любит. Андреа что-то говорит Миранде, наклонившейся к ней. Легкая улыбка. Объявляют посадку. Нежный поцелуй. Миранда не хотела ее отпускать в эту командировку. Ты тоже не хотела отпускать свою сестру. Наплевав на Андреа, обнимаешь Кессиди:
- Требуй место у окна, я знаю, как тебя бесит сидеть в проходе и тем более – посередине.
В ответ – легкий смешок и поцелуй в висок:
- Я напишу.
Киваешь.
Самолет разбился над Тихим океаном. Выживших не было. Ты почувствовала ее смерть раньше, чем вам сообщили об авиакатастрофе. Ты проснулась в холодном поту, не в силах вздохнуть, не в силах произнести ни слова. Сердце будто сдавили тиски, невидимые, но такие реальные. Ты смотрела в потолок. Ты отчетливо понимала – Кессиди больше нет. На щеках слезы. Ты не хотела верить. Но ты знала – ее нет. Ты потеряла ее навсегда. Кессиди. Когда ты снова обрела контроль над голосом, то не смогла сдержать стон. Сдавленный стон боли. Свернулась клубком. Кессиди. В висках стучала кровь. Секунды тянулись ужасно медленно. Казалось, ты лежала так в темноте целую вечность, а не несколько минут. Собравшись с силами, ты встала. Тот ноябрь был теплым. В ту ночь была гроза.
Идешь медленно, держась за стену. Коридор кажется неимоверно длинным. Горит всего один светильник в центре, над зеркалом. Останавливаешься напротив, долго и пристально смотришь в тусклое отражение. И видишь не себя. Видишь ее. Прижимаешь обе ладони к холодной поверхности.
- Кессиди…
В спальню матери заходишь без стука. У нее всегда был чуткий сон. Просыпается сразу.
- Каролина? – голос хриплый со сна. Она садится на кровати, щурится, пытаясь разглядеть тебя в темноте.
- Что случилось? Каролина?
- Кессиди… - прижимаешься к стене. – Андреа... – закрываешь глаза. Слова застревают в горле. Ты не можешь произнести это.
- Каролина? – она встает, на ней шелковая белая ночная рубашка. В темноте она похожа на создание из мира теней, в белом, бледная кожа и серебряные волосы. Она кажется нереально красивой.
- Их больше нет.
Смотрит на тебя в недоумении:
- Что ты такое говоришь?!
- Их нет. Они погибли.
- Не смей говорить подобное! – приближается к тебе.
Вы обе босиком, но ты все равно значительно выше. Смотришь поверх ее головы на гобелен над кроватью, с изображением ангелов. Их больше нет.
- Их нет, - повторяешь, будто не слыша ее.
Телефон разрывает тишину комнаты. Внезапно. Резко. Вы обе вздрагиваете и поворачиваетесь к стоящему на тумбочке аппарату. Она первая выходит из ступора.
- Миранда Пристли. Да, я Вас слушаю... – ее лицо меняется. Она становится еще бледнее. Пальцы сжимаются вокруг телефонной трубки: Что?.. Нет... – ты успеваешь подхватить ее прежде, чем она осядет на пол. Обнимаешь за талию. Прижимаешь к себе. Она дрожит. Трубка падает на пол. Чувствуешь, как боль скручивает ее и почти ломает.
- Нет! Нет! Нет! – снова и снова. Пальцы впиваются в твои плечи. Ее трясет. Ты что-то говоришь ей. Пытаешься утешить, когда утешить невозможно. Вы опускаетесь на пол. Она плачет, ты изо всех сил пытаешься сдержаться. Кому-то из вас надо быть сильным.
Последующие дни сливаются в один нескончаемый день. Ты смутно помнишь похороны и до сих пор не можешь понять их смысла. Это бессмысленно. Все равно гробы пустые, тел нет. Зачем? Ты стоишь рядом с матерью, сжимая ее ладонь в черной перчатке. Наверное, до боли – но она не реагирует. Все эти дни она ни на что не реагировала. Она просто сидела дома, в своем любимом кресле, держа на коленях фотоальбом. Много курила. Ты тоже жила на сигаретах.
Вы возвращаетесь домой после похорон. В машине едете молча. Обе смотрите в окно, каждая в свою сторону. Машина двигается медленно. Чувствуешь легкое прикосновение к своей руке. Поворачиваешься к ней. Она смотрит на тебя с грустью и болью. Тянет к себе, обнимает. Прижимает крепко, словно боится, что и ты оставишь ее. Опускаешь голову ей на плечо.
- У меня не осталось никого, кроме тебя, девочка моя, никого, - слышишь сдавленный глухой шепот. Закрываешь глаза. От нее пахнет полынью – тяжелый, резкий аромат. Это не ее духи, но ты слишком хорошо их знаешь. Ты тонешь в этом вязком аромате. В аромате, который в твоем сознании принадлежит только одной – Кессиди. Твоей Кессиди. Легонько целуешь ее шею. Она гладит твои волосы.
Вы говорили друг другу, что все будет хорошо, что рано или поздно боль пройдет. Все было ложью. Ты сама превратила эти слова в ложь.
Кофе чуть было не убежал. Ты вовремя спохватилась. Наливаешь в чашку. Он терпкий и горчит – зерна оказались пережженными. Ты стараешься не экономить на кофе, но в этом месяце деньги как-то слишком быстро закончились. Забавно. У твоей матери миллионы, а тебе, похоже, придется влезать в долги. Ничего. Ты выпутывалась и не из таких передряг за прошедшие семь лет. Семь лет одиночества. Ты никогда в жизни не была одна. Вас всегда было двое. Сейчас все наоборот. Ты никого не подпускаешь к себе. Так проще и легче. Снова смотришь на фотографию. Кессиди… Твоя Кесс. Долго рассматриваешь лица, запечатленные на этом снимке. Несмотря на пасмурную погоду, в нем столько света!
Тот день был солнечным и морозным. Ты так и не уехала в колледж – не хотела оставлять мать. Она была не в лучшем состоянии, чтобы оставаться одной. Приезжаешь за ней в офис около шести – ты всюду возишь ее сама. Возможно, это ты не в состоянии быть одна, вдали от нее. Едете ужинать в японский ресторан. Саке, сашими из угря и лосося. Она смотрит в пустоту, ты – на нее. Лицо осунулось; под глазами следы бессонных ночей; и морщинок стало больше – мелких, почти незаметных под макияжем, незаметных никому, кроме тебя. Осторожно берешь ее руку, подносишь к губам, целуешь костяшки.
Она улыбается и гладит тебя по щеке другой рукой:
- Ты все для меня…
Дома она достает бутылку вина из бара, какое-то время смотрит на нее и убирает обратно. Она пьяна. Ты, в общем-то, тоже. Встаешь, подходишь к ней. Берешь бутылку водки. Сегодня уже все равно. И тебе плевать, что завтра будет хотеться умереть. Сейчас тебе хорошо. Она смотрит на тебя немного шокированно, но все-таки кивает. Пьете стопками, запивая холодным лимонным соком. Вы сидите на полу у камина. Ты смотришь на языки пламени, яростно мечущиеся за резной чугунной решеткой, и почти пропускаешь момент, когда она начинает говорить. У нее отстраненный голос, тихий и какой-то чужой. Будто это кто-то другой, а она сейчас далеко. Она говорит об Андреа. О том, как безумно сильно она ее любит. О том, что сейчас она просто не знает, что делать. Вздрагиваешь, когда слышишь – оказывается, вначале она не могла подумать, что у их отношений может быть будущее. Потом она была уверена, что это она оставит Энди, в силу своего возраста. Но не наоборот. Она никогда не думала остаться одна. Без Энди. Без ее Андреа. Без ее девочки.
Так и ты – тоже не думала остаться без своей Кессиди. Она была твоей константой. Чем-то, что, тебе казалось, невозможно изменить. Но нет ничего постоянного.
К середине бутылки вы смеетесь, вспоминая прошлое. Ваши с Кесс проказы, те безумства, в которых принимала участие и Энди. То, что она делала ради Миранды – романтичные мелочи, сюрпризы. Порой Энди была таким же ребенком, как и вы.
Миранда обнимает тебя, опускает голову на плечо, теперь по ее щекам бегут слезы.
- Мне не хватает ее! Боже, как мне ее не хватает!
Обнимаешь за талию.
- Мне не хватает Кесс, - очень тихо. – Внутри пустота. Она давит так сильно, что порой я не могу дышать…
Легкий кивок, ее волосы щекочут шею. Вздрагиваешь. Ее близость. Это тепло... Боже, о чем ты думаешь?! Что ты чувствуешь? Собственные желания пугают тебя в этот момент. Чувствуешь, как она расслабляется в твоих руках. Стресс и алкоголь наконец начали действовать. Она задремала. Осторожно проводишь по волосам, наклоняешься и целуешь в висок.
- Пойдем, тебе надо лечь, - с трудом встаешь сама, потом помогаешь подняться ей. Вы чуть не падаете, но тебе удается удержать равновесие. Обнимаешь ее за талию, она обнимает тебя за шею. Лестница кажется тебе нескончаемой. Поднимаетесь медленно. Она держится одной рукой за поручни, но это, наоборот, только затрудняет подъем. Спиной открываешь дверь в спальню, уже почти волоча ее, усаживаешь на кровать. Она тут же откидывается назад. Ты никогда не видела ее настолько пьяной. Глаза закрыты. Думаешь, она будет не очень довольна, если завтра проснется в одежде. Самое оптимальное – начать снизу. Брюки, носки. Пытаешься снять с нее пиджак. Что-то недовольно ворчит.
- Мам, - склоняешься над ней.
Зачем она сегодня воспользовалась этими духами? Слегка приподнимается на локтях, помогаешь ей сесть. И тебе все-таки удается избавить ее от остальной одежды. Укладываешь на постель. Тянешься за одеялом.
- Все будет хорошо, - улыбаешься и наклоняешься к ней.
- Не оставляй меня одну... – тихий шепот.
Замираешь. Ты не в силах отвести от нее взгляд. Как же она красива... Ты тонешь в ее зеленых глазах, таких же, как и у тебя. Как у Кессиди. Она все еще обнимает тебя за плечи. Господи, ты сходишь с ума. Киваешь и ложишься рядом.
Потом ты часто спрашивала себя, что случилось той ночью. Что толкнуло тебя?! Пустота внутри, оставшаяся после Кесс? Алкоголь? Или просто ее близость? Ответа нет. И как бы сильно ты не старалась вспомнить – ты не можешь. Боишься.
Ты боишься вспоминать ту ночь.
Расплывчатые тени. Образы. Как ты проснулась посреди ночи, задыхаясь. Все тело словно горит, тебе безумно жарко. Мокрые простыни липнут к телу. С большим трудом понимаешь, почему. Миранда прижимается к тебе, ты слышишь тихий чувственный шепот: «Андреа… Андреа…». И чувствуешь ее тело, прижатое к твоему. Кровь стучит в висках. Кажется, это ты поцеловала ее первой. Словно во сне. Голова начала кружиться, когда она ответила тебе. В ту ночь вы обе не понимали, что делали. Сладкое безумие. Ее тело чутко реагировало на каждое твое прикосновение, каждый поцелуй. И ты не слышала имени Андреа, слетавшего с ее губ. Ты не слышала, что сама шептала имя Кессиди, не осознавая этого. Покрываешь поцелуями ее лицо, потом прижимаешься лбом к плечу. Ее руки скользят по твоей спине. Она шепчет, как сильно она любит «тебя». Ее. Как «ты» нужна ей. Она. Ее уже нет. Как и Кессиди. В ту ночь не было снов. Пустота.
На улице светает. Сна нет. Ты редко спишь после ночных дежурств. Сегодня, даже после двух суток на ногах, ты все равно не можешь уснуть. Лежишь, глядя в потолок. Этой квартире не помешал бы ремонт... Хотя какой, к черту, ремонт, в этом месяце у тебя проблема заплатить за аренду. Наверное, когда станет совсем тяжело, ты сможешь пересилить себя и попросить денег у отца. Или даже у Миранды. Нет, зачем обманываться. Ты никогда не сделаешь этого, только не после того дня. Ты ведь не видела ее уже почти семь лет. Ее фотографии в журналах и светская хроника по телевидению не в счет. Для нее тебя не существует. Ты будто бы тоже погибла в той авиакатастрофе, вместе с ними. Иногда тебе хочется, чтобы так было на самом деле. У Миранды Пристли нет детей. А отец... Отношения с ним закончились, когда в вашей жизни появилась Андреа. Он пытался отсудить права на вас у Миранды, но проиграл. Были скандалы. Были угрозы. Вы сами выбрали Андреа. И теперь ты слышишь его голос раз в год на свой день рождения. Короткое поздравление и сухое «Как дела?» И в ответ твое нейтральное: «Нормально». Иногда он спрашивает, нужны ли тебе деньги, нужна ли тебе помощь. Ты всегда отказываешься. Ты справишься.
Все-таки встаешь. Садишься на подоконник, достаешь сигареты.
Семь лет. Тебе не верится, что прошло уже семь лет.
«Семь лет спустя мы встретимся в Аду»…
Ты живешь в нем. Наверное, она тоже.
Ты помнишь то утро совершенно отчетливо, каждую мелкую деталь... и боль. Почти невыносимую. Ты просыпаешься от этой боли, разлитой по всему телу. С трудом разлепляешь веки. В ушах звенит. Ни до, ни после того раза ты так не напивалась. Комнату освещает тусклый свет, пробивающийся сквозь зашторенные окна. Ты понимаешь, что комната не твоя. Понимаешь, что ты абсолютно раздета. И что ты не одна. Тебе понадобилось всего несколько секунд, чтобы сообразить, с кем ты делишь постель. Похмелье проходит мгновенно, сменяясь холодным осознанием того, что произошло. Она спит на боку, обнимая тебя, ее дыхание обжигает шею. С трудом, преодолевая легкое головокружение, встаешь. Ты молилась, чтобы она была пьяна настолько, чтобы не помнить того, что произошло. Не помнить эту ночь. Ты тоже не хочешь это помнить. Ты заставишь себя не вспоминать.
Ты сбилась со счету, какую куришь сигарету, когда спускается Миранда. Ты ее не видишь, но чувствуешь. На кухне внезапно становится очень-очень холодно. Куришь, глядя в одну точку перед собой. Слышишь мягкие шаги босых ступней по каменному полу. Она останавливается возле тебя. Ты боишься посмотреть на нее. Ее холод сковывает. Замечаешь – начинают дрожать руки. Она берет сигареты и тоже закуривает. Молчит. Ты ждешь бури. Внутри все сжимается, когда она начинает говорить. Голос звучит слишком ровно, слишком спокойно. От этого спокойствия веет арктическим холодом.
- Я хочу знать только одно... – она садится напротив тебя.
Заставляешь себя сфокусироваться на ее лице. Таком родном, знакомом, но сейчас кажущемся совершенно чужим. Она бледная, волосы влажные. Сейчас виден каждый изъян, каждая морщинка. В зеленых глазах боль и – вздрагиваешь, как от удара, - ненависть.
- Только одно... - тихо повторяет она. - Сколько времени это продолжалось? – ей не надо говорить, что. Ты понимаешь. Прекрасно понимаешь. Отворачиваешься.
- Сколько?
- Пять лет, - не узнаешь собственный голос, совершенно чужой, хриплый. Сигарета тлеет. Вдавливаешь окурок в пепельницу, тянешься за пачкой. Секунды растягиваются в бесконечность. Тишина угнетает. Куришь.
Она встает, подходит к разделочному столу, опирается на хромированную столешницу, спиной к тебе. Голос звучит тихо, но отчетливо. Без надрыва, без истерик. Она слишком спокойна. Слишком холодна.
- Убирайся из моего дома.
«…из моего дома»… Ты почему-то знала, что так и будет. Встаешь. Твои слова сейчас не имеют смысла, но все равно говоришь:
- Прости.
Она не простит. Никогда. Ты знаешь это. Ты слишком хорошо ее знаешь. Не простит тебя. Не простит себя. Ты тоже не сможешь простить себя. За безумие той ночи. За безумие всей своей жизни. За собственное безумие.
«Семь лет спустя мы встретимся в Аду»…
Ты куришь слишком много, и ты это знаешь. Ты пыталась бросить, но безрезультатно. Садишься на кухонный стол, одно прикосновение – и экран ноутбука светлеет. Делаешь громче. Звук чуть хрипит, запись не самая качественная, да и динамики на ноуте оставляют желать лучшего. Но ты знаешь эту песню наизусть. Простая гитарная мелодия и тихий ровный голос Кессиди.
Вначале медленно, плавно и нежно:
Семь лет спустя мы встретимся в аду,
Семь лет спустя благословим дороги,
Чужих сердец отвергнутые боги,
Изгнанники, несущие беду...
Закрываешь глаза, позволяешь музыке полностью завладеть тобой. Плавное течение сменяется более быстрым. Ее голос крепнет:
Я сделаю тебя своим крылом,
Их будет - пара. Будем - выше солнца.
Мы скроемся, исчезнем, не вернемся.
Мы станем черным грифом и орлом.
Ты совершенно отчетливо помнишь ее с гитарой на бревне напротив костра. Ты сидишь напротив нее, любуясь ею сквозь загадочное мерцание костра. Она нереально красива. Длинные светлые волосы обрамляют лицо. На ней черная футболка с каким-то абстрактным рисунком, и рваные джинсы. На шее кулон, подаренный тобой – египетский крест, Анк, символ бессмертия. Небольшой серебряный кулон на кожаном ремешке. Она никогда не снимала его.
Ты не можешь отвести от нее взгляд. Сидящая рядом с тобой Андреа тоже кажется завороженной.
Я прокричу: "Скорей, летим на юг!",
Я прошепчу: "Мы ловко ускользнули...",
Скажу, что твой висок достоин пули
И легкого прикосновенья губ.
И баллада, и ее голос по-настоящему околдовывают... Теперь эти воспоминания кажутся сном. Она перебирает струны. Тихо поет. Замечаешь, как Миранда, до этого момента стоявшая на веранде, спускается к вам и садится рядом с Андреа. Та нежно ей улыбается, обнимает и опускает голову на плечо. Миранда начинает перебирать ее волосы. Кессиди подмигивает тебе. Широко улыбаешься.
Это было до. До всего. До безумных ночей. До поцелуев украдкой. До вашего общего помешательства. Как же так получилось, что вы так сломали собственные жизни? Впору с таким вопросом обращаться к психоаналитику... Усмехаешься, вспоминая курс психоанализа в колледже. Скорее всего, тебе скажут: «Это детская травма».
На улице совсем рассвело, улицы наполнились машинами и людьми. В этом сошедшем с ума городе начался еще один сумасшедший день.
Иногда тебе хочется уехать отсюда куда-нибудь в тихий пригород. Работать в местной маленькой больнице и никогда не вспоминать о прошлом.
Идешь без особого маршрута, руки в карманах, погруженная в свои мысли. Позволяешь ногам самим определять дорогу. Тебе просто надо прогуляться, чтобы потом прийти домой в надежде, что тебе все-таки удастся потом поспать. Не следишь за временем, за тем, куда идешь. И приходишь в себя, только когда понимаешь, что стоишь возле «Элиас-Кларк». Бывало, ты проходила мимо, но никогда не задерживалась, никогда не останавливалась; наоборот, тебе поскорей хотелось покинуть это место, уйти как можно дальше. Но сейчас еще слишком рано, чтобы случайно столкнуться с ней. Видишь молодого парня, который сидит на каменном ограждении вокруг огромных клумб. В руках гитара, чехол от гитары лежит открытый возле его ног. Пальцы медленно скользят по струнам в завораживающем танце.
Подходишь ближе и слышишь:
Я буду петь о темных берегах,
Которые увидим на рассвете,
О том, куда стремится жаркий ветер,
Не знающий о зимах и снегах.
Останавливаешься напротив него. Достаешь сигареты. Закуриваешь. Он вроде даже и не замечает тебя, продолжая тихо петь. Просто смотришь на его руки: исцарапанные, с отчетливо проступающими на тыльной стороне венами.
Внезапно тебе кажется, что ты чувствуешь запах духов. Такой до боли знакомый нежный цветочный аромат «Булгари». На тебе капюшон от толстовки, и боковым зрением ты не можешь никого видеть. Приходится повернуться. Знакомый профиль, белоснежные волосы... Твое тело будто парализовано; ты не можешь пошевелиться – и отвести от нее глаза тоже не можешь.
Она смотрит на парня. Ее тоже привлекла эта песня. Она наверняка не заметила и не узнала тебя, когда подходила; ты мало похожа на ту, что ушла из ее дома семь лет назад. От той Каролины не осталось и следа. Даже имя ты сменила. Взяла фамилию Андреа, а имя сократила до простого «Кара». Она достает из сумочки кошелек. Несколько мелких купюр летит в футляр от гитары. Музыкант еле заметно кивает, не замолкая. Она поворачивается и все-таки замечает тебя.
Сигарета в руке. Старое короткое пальто, черный длинный шарф, джинсы и толстовка с капюшоном, кроссовки. Не оборванка, но очень близко к тому. С ней не сравниться. Она идеальна – как всегда. Ты можешь только предполагать, какие на ней дорогие вещи. Ее взгляд скользит по твоему лицу; кажется, она не узнает тебя... или делает вид. Хотя, может, и не узнает. На тебе очки в тонкой металлической черной оправе, и лицо скрыто в тени капюшона. Может быть, действительно не узнает.
Встречаетесь взглядом. Нет, она тебя узнала. Ты видишь это в ее глазах. На мгновение в них что-то мелькает, какое-то чувство, которое ты не успеваешь распознать. Что-то между ненавистью и болью. Всего несколько секунд – и оно исчезает, оставляя лишь зеленую ледяную бездну. Словно ты пытаешься разглядеть искорку тепла в глубине изумруда.
Она проходит мимо тебя. А ты остаешься стоять. Куришь.
И слушаешь тихий хриплый голос под гитару. Как тогда.
Мы долетим. Мы предадим суду
Самих себя. И вымолим прощенье.
Почти умрем. Отметим возрожденье.
Семь лет спустя мы встретимся. Я жду.
27.05.07